— И только?
— И за сережку в ухе.
— Тори, что за глупости!
— Но она действительно просто прелестна.
— А как ты объяснишь нашим детям, что их отец носит в ухе серьгу?
— Я расскажу им, что в прошлой жизни он был шотландским цыганом.
— …Который истошно выл в полнолуние свои заклинания.
— Об этом я расскажу им, когда они подрастут.
— О Боже, что меня ждет!
— И еще я им расскажу, что их отец околдовал меня своими древними глазами и льстивыми речами. И, конечно, сережкой. Что умчал меня на самолете прямо в Бермудский треугольник. Что готовил мне завтрак, еще не зная, как меня зовут. Потом он наколдовал грозу и чудесным образом погасил свет, чтобы я могла погадать на картах.
— Нет, я этого не переживу…
— Что ты расстраиваешься? Я уверена, что им все это очень понравится.
— Что я действительно знаю, — это то, что они будут обожать свою мать. А отца поместят в сумасшедший дом.
— Только на время полнолуния, мой дорогой.
Девон ничего не ответил и вдруг крепко обнял ее.
— Знаешь ли ты, что впервые меня так назвала? — почти крикнул он.
— И мне очень нравится это слово, — прошептала Тори.
— Мне тоже. — Помолчав немного, Девон медленно сказал — Мы еще никогда об этом не говорили всерьез, и я знаю, что всему свое время, но мне важно узнать… Тори, ты хочешь иметь детей?
— Я? Да, да… хочу. Я всегда жалела, что у меня не было ни сестры, ни брата.
Он прижал ее к себе.
— Я тоже хочу, чтобы у нас были дети. Хотя я не очень себе представляю, какой из меня получится отец.
— Зато я знаю, какой. — Она лукаво посмотрела на него и перешла на серьезный тон — Ты будешь таким отцом, который всегда сможет решить любую проблему. Ты сможешь починить сломанную куклу или игрушечный самолет, перевязать разбитое колено, построить игрушечный домик. Будешь рассказывать перед сном сказки, терпеливо отвечать на разные «почему» и помогать готовить уроки. Ты будешь осушать детские слезы и успокаивать разбитые сердца…
Девон повернул к себе ее лицо и нежно поцеловал.
— Благодарю тебя, — прошептал он.
Она улыбнулась.
— За что же меня благодарить? Просто ты действительно такой человек, любимый мой. — Она сказала это с уверенностью, потому что и в самом деле уже хорошо его знала.
Те два человека, жившие в ней, — женщина и художник, — не всегда видели вещи одинаково. И лишь теперь Тори поняла, что любовь, настоящая любовь, которую она наконец встретила, вооружила ее внутренним зрением, и оно встало вровень с тем, что она называла художественной интуицией.
