— Жестокого? Ну, не думаю, — возразила мадмуазель де Верней. — Но он умеет лгать и кажется мне весьма легковерным. Глава политической партии не должен быть игрушкой ни в чьих руках.
— Вы его знаете? — холодно спросил молодой эмигрант.
— Нет, — ответила она, бросив на него презрительный взгляд. — Я полагала, что знаю его, но...
— О мадмуазель!.. Это положительно хитрец, — сказал капитан, покачивая головой, и выразительным жестом придал этому слову тот особый смысл, который оно утратило в наши дни. — У старинных фамилий бывают иногда крепкие отпрыски. Он вернулся из той страны, где бывшим, говорят, не очень сладко живется, а люди, видите ли, как иные плоды, — дозревают на соломе. Если он ловкий малый, то нам не скоро удастся изловить его. Он сумел выставить против наших вольных дружин свои летучие отряды и свести на нет усилия правительства. Если у роялистов сжигают деревню, он сжигает две деревни у республиканцев. Действует он на огромном пространстве, и мы вынуждены употреблять против него значительные силы, а как раз сейчас у нас нет лишних войск!.. О, он понимает дело.
— Он губит родину, — громко сказал Жерар, прерывая капитана.
— Ну что ж! — возразил дворянин. — Если его смерть — избавление для родины, расстреляйте его поскорее.
Он глубоким взглядом посмотрел на мадмуазель де Верней, испытывая ее сердце, и тогда произошла одна из тех немых сцен, которые почти невозможно передать словами, — столько в них острой драматичности и тонких мгновенных оттенков. Опасность делает человека интересным. Если вопрос идет о смерти, то даже самый низкий преступник всегда вызывает некоторую жалость. Хотя мадмуазель де Верней и была уверена, что возлюбленный, отвергший ее, — опасный вождь шуанов, она все же не хотела, чтобы казнь подтвердила это. В ней заговорило совсем иное любопытство. Она предпочла верить или сомневаться, в зависимости от течения своей страсти, и принялась играть с опасностью. Взглядом, исполненным коварной насмешки и торжества, она указывала молодому главарю мятежников на солдат, как на образ грозившей ему опасности; ей нравилось жестоко напоминать ему, что его жизнь зависит от одного ее слова, и, казалось, ее губы уже шевелятся, чтобы произнести это слово. Подобно дикарям Америки, она вопрошала взглядом каждую черточку на лице врага, привязанного к столбу, и грациозно размахивала томагавком, наслаждаясь своей безвредной местью, карая оскорбителя, как женщина, которая все еще любит.
