— Заметили вы, мадмуазель, — сказал он, — какой необычный путь проходят чувства в наше грозное время? Все вокруг нас поражает какой-то необъяснимой внезапностью. Не правда ли? Ныне мы любим и ненавидим с одного взгляда. Люди соединяются на всю жизнь или расстаются с такою же быстротой, с какою идут навстречу смерти, спешат во всем, как и сама нация в своих распрях. Среди опасностей объятья должны быть горячее, чем в обычные дни жизни. Совсем еще недавно в Париже каждый, как на поле битвы, понял, сколь много можно выразить пожатием руки.
— Люди чувствовали потребность жить быстро и пережить много, — ответила она, — потому что им оставалось жить так мало.
И, бросив на своего молодого спутника взгляд, казалось, указавший ему недалекий конец их совместного путешествия, она лукаво добавила:
— Для юноши, только что соскочившего со школьной скамьи, у вас большой жизненный опыт!
— Что вы думаете обо мне? — спросил он, помолчав. — Скажите ваше мнение, не стесняйтесь.
— Вы хотите, конечно, получить таким образом право поговорить обо мне... — ответила она, смеясь.
— Вы не желаете ответить мне, — снова заговорил он, сделав короткую паузу. — Берегитесь, молчание нередко бывает ответом.
— Да разве я не угадала все, что вам хочется сказать мне? Ах, боже мой, вы уже и так сказали слишком много...
— О, если мы поняли друг друга, — заметил он, смеясь, — я преуспел больше, чем надеялся.
Она мило улыбнулась, как будто принимая вызов на галантный поединок, в который всякий мужчина рад вовлечь женщину. И тогда они принялись полушутя, полусерьезно убеждать друг друга, что их отношения не могут быть иными, чем в эту минуту. Молодому человеку предоставлялось право предаться безнадежной страсти, а Мари — смеяться над ним. И когда они воздвигли между собою эту воображаемую преграду, обоими явно овладело горячее желание воспользоваться опасной свободой, которую они себе обеспечили. Вдруг Мари оступилась, споткнувшись о камень.
— Обопритесь на мою руку, — предложил незнакомец.
— Ничего не поделаешь, придется, ветреник... Если я откажусь, вы слишком возгордитесь. Разве вам не покажется, что я опасаюсь вас?
— Ах, мадмуазель, — ответил он, прижимая ее руку к своей груди, чтобы она почувствовала биение его сердца. — Я в самом деле горжусь этой милостью.
— Но я так легко ее оказала, что это должно лишить вас иллюзий.
— Вы уже хотите уберечь меня от опасных волнений, которые невольно вызываете в нас?
— Прошу вас, перестаньте опутывать меня этими мелкими салонными любезностями, этими будуарными логогрифами. Мне неприятно, что человек вашего склада старается блеснуть тем остроумием, на какое способны и глупцы. Посмотрите — мы в открытом поле, под прекрасным небом, вокруг нас и над нами все так величественно. Вы хотите сказать, что я красива, не правда ли? Но ведь ваши глаза уже сказали мне это, да я и сама это знаю. И я не из тех женщин, которых могут прельстить комплименты. А может быть, вы хотите поведать мне о своих «чувствах»? — добавила незнакомка с язвительной иронией. — Неужели вы думаете, что я такая простушка и поверю в возможность внезапной симпатии, столь сильной, что человек на всю жизнь сохранит воспоминание об одном утре?..
