Основными принципами подобной жизни или главными добродетелями, установленными Небом, являются великодушие (куань), уважение к старшим (ди), сыновняя почтительность (сяо), верность долгу (и), преданность государю (чжун) и другие. Разумеется, жизнь отдельного человека и общества, покоящаяся на соблюдении данных правил, будет отличаться необычайной стабильностью. Если люди будут поступать не в силу субъективного произвола каждого, не по разнообразным личным желаниям и устремлениям, противоречащим друг другу и потому раскалывающим общество, а в силу от века установленного порядка, единого для всех, тогда человеческое общежитие тоже станет одним целым, спаянным нерушимым единством общественным организмом, незыблемым и постоянным.
Стабильное общество, живущее по собственному неизменному установлению, не будет меняться веками, а течение людской жизни будет столь же размеренным, как вечное движение Солнца по далекому лазурному небосводу. Внутренние изменения неведомы подобному обществу, а от влияний и потрясений извне оно гарантировано, ибо, живя исключительно автономными законами, является совершенно изолированным от остального мира. Пусть вокруг кипят страсти, и действительность стремительно меняется, пусть в одночасье созидаются и погибают целые государства, нам нет до этого никакого дела, потому что у нас собственное назначение, собственный путь и собственное разумение.
Конфуцианское учение как нельзя лучше соответствовало историческим процессам экономической, политической и культурной консервации и изоляции Китая и на долгое время стало официальной доктриной, способствуя внутренней целостности, неизменности и национальной самобытности китайской цивилизации, постоянно являясь для европейцев непостижимой и загадочной. Запад не понимал и удивлялся Китаю, подчас восхищаясь его мудростью и независимостью.
Вспомним знаменитый монолог Чацкого у Грибоедова, в котором главный герой рассказывает, как один француз собирался «в Россию, к варварам, со страхом и слезами». Он думал, что приедет к дикарям, а попал будто бы в родную страну: вокруг французская речь, французские платья и манеры. Чацкий досадует на наше преклонение перед заграничным влиянием, когда мы столь бездумно все перенимаем, словно у нас нет ничего великого и прекрасного. Он в отчаянии восклицает: «Ах, если рождены мы все перенимать, хоть у китайцев бы нам несколько занять премудрого у них незнанья иноземцев».
