Третий день следователь НКВД капитан Нечипоренко то размахивал новеньким ТТ перед носом одуревшего от бессонницы лейтенанта-танкиста, то хватал себя за орден Отечественной войны II степени, такой же новенький и такой же не воевавший, как и сам товарищ капитан.
- Мы любим Его! - кричал капитан Нечипоренко, указывая своими прозрачными глазами на портрет Сталина на стене кабинета, где кроме собственно портрета, стола, табуретки и сейфа с водкой ничего не было, если, конечно, не считать самого товарища капитана.
- А ты его предал, сволочь, фашист, диверсант, вредитель! Ты хотел подорвать боевую мощь нашей Рабоче-Крестьянской Красной Армии! - орал он, «приложившись» к сейфу, - Признавайся, предатель! Застрелю! Капитан бегал по кабинету с уже красными от водки или от подступивших к горлу слез и осознания торжественности момента глазами, когда дверь открылась, и вошел невысокий и еще не седой полковник. Это был начальник Особого отдела Седых. Он оперся протезом левой руки о стол и, указывая на дверь, сказал:
- Пошел вон.
И капитан ушел, засовывая на ходу в щегольскую кобуру свой так и не выстреливший ни разу ТТ.
* * *
Граждане! Воздушная тревога!
Жить осталось вам совсем немного!
Платья, трусики берите
и в убежище бегите –
смерти все равно не избежите, ха-ха!
- надрывался гармонист, и вторило ему несколько пьяных и бесшабашных голосов.
Война застала его в Киеве через неделю после путешествия из Владивостока в плацкартном вагоне, который становится как бы еще одним твоим домом, если ехать очень и очень долго. А поезд шел медленно до самой Москвы, то и дело застревая на полустанках, забитых эшелонами с военными. Пришлось возвращаться обратно к матери во Владивосток - отец уже был в гимнастерке с петлицами и твердой портупеей, а на улицах строились отряды ополчения и голосила шпана:
Жил-был на Подоле Гоп-со-Смыком,
славился своим нахальным криком.
В Киев он вернулся после его освобождения. Комната отца не пострадала от бомбежек, и даже этажерка с книгами стояла на прежнем месте у окна – видимо, оккупантов не очень интересовали небогатые квартиры. Он стал ждать приезда отца, но продуктовых карточек ему не полагалось или просто про него забыли. Тогда он пошел в ремесленное училище учиться на слесаря-механника, хотя и очень хотелось на фронт. Но в военкомате ему посоветовали немного подрасти, никуда не торопиться и направили в ремеслуху, что напротив уютного городского сквера, где день и ночь горлопанила неведомо откуда и взявшаяся городская шпана, но уж явно, что не из-под Киева.
