Они все равно ужасно переживали и никак не могли успокоиться. Естественно, они скоро обратили внимание на порванный рукав пиджака Седого.
- Откуда у вас ЭТО? - спросила Мадлена Людвиговна. - Вы дрались?
- Да нет, не очень, - смущенно ответил Седой.
- В любом случае, рукав надо зашить, - заявила Шарлотта Евгеньевна. Снимайте пиджак, я залатаю так, что не будет заметно. В любом случае, пиджак вам понадобится новый, но хоть до дому можно будет дойти.
Седой колебался. Он понимал, что, сними он пиджак, и старушки увидят окровавленную повязку - которую ему совсем не хотелось им демонстрировать.
- Да с пиджаком, это пока ладно... - сказал он. - Вот я... Мне интересно... И я хотел спросить... То есть, если мои вопросы покажутся вам слишком наглыми, вы не отвечайте на них. Но... Но мне, действительно, безумно интересно, как вы познакомились с Сент-Экзюпери, и почему он подарил вам этот нож, и почему вы храните его фотографию?
Да, это были вопросы, которые на некоторое время заставили хозяек отвлечься от проблемы пиджака. Они переглянулись, потом покачали головами, потом рассмеялись.
- Вы хотите знать, были ли мы влюблены друг в друга? - спросила Мадлена Людвиговна. - И да, и нет. То есть, в нынешних понятиях это совсем не было любовью, потому что в этом не было ничего от романа. Мы были... да, мы, наверно, были людьми других правил и другого чувства собственного достоинства, хотя сейчас сложно сказать. Я была ему благодарна за то, что он привез мне кусочек света, кусочек Франции, в которую я так мечтала вернуться и которую мне так и не довелось больше увидеть. А он говорил, что это я подарила ему кусочек света - что я для него живой пример, как можно сохранять и внешнее и внутреннее изящество в немыслимых условиях, в немыслимой стране, нося в своем сердце боль и тоску по далекой родине. Мне до сих пор приятно вспоминать эти слова, хотя я тогда так к этому не относилась. Я просто жила, хотя многое в этой изменившейся стране казалось мне совершенно непонятным, я просто не постигала и не воспринимала окружающую действительность. Возможно, именно это и помогло мне уцелеть... уцелеть такой, какой я хотела быть, несмотря на все трудности, все очереди за хлебом и возникавших время от времени страшных людей, которые кричали мне, что такие, как я - тунеядцы, которых надо сажать и расстреливать. Просто удивительно, сколько было этих людей, которые хотели сажать и расстреливать. Иногда им просто была нужна моя комната, как я понимала. Но почему-то эти люди, в итоге, всегда исчезали, не причиняя мне вреда. А у Сент-Экзюпери была встреча с французскими гувернантками, которые по разным причинам не смогли выбраться из России и остались здесь жить. Он сам организовал эту встречу, его очень интересовали подобные людские судьбы. Потом он написал об этом очерк в газете, которая у меня хранится, очень хороший очерк, настоящий рассказ. Но обо мне там нет ни слова. Он объяснял мне это тем, что пишет о гувернантках более старшего поколения, которым это не повредит, а мне это может повредить - в смысле, упоминание обо мне в западной прессе. Но мы потом несколько раз гуляли с ним отдельно, вдвоем, и говорили, говорили, говорили... Точнее, я, наверно, просто щебетала, ведь я ещё была молода. А он мне говорил такие чудесные вещи. Он говорил мне, что я похожа на розу, которая считает, будто может защититься от всего мира, раз у неё есть четыре шипа, и что благодаря таким розам, выживающим несмотря на морозы и одиночество, и держится наш свет...
