— Так точно.
— Значит, все связи Семенова в городе оборваны. Сестра — навещает?
— Нет.
— За два месяца ни разу не навестила, А ведь отношения хорошие, даже очень хорошие. Странно… — задумчиво покачал головой Лобанов.
— Племянница раза три приходила, С передачей. Вчера была.
— А виделась с ним?
— Нет.
— Передачу проверили?
— А как же. Жаткин смотрел.
— Ну и что?
Храмов удивленно взглянул на Лобанова.
— Нормально.
— Да, да, он ведь докладывал, — махнул рукой Лобанов, досадуя на свою забывчивость. Затем, подумав, спросил: — А что собой представляет племянница?
— Школьница. В девятом классе. Скромная девчушка, тихая. Видел я ее.
— Гм… А мать, кажется, живет… весело, а?
— Так точно.
— В какой школе девочка учится?
— В четырнадцатой, — и, чуть помедлив, Храмов добавил: — Где мой Толька.
— Ну, твой еще в третьем.
— Так точно.
— Ох и парень у тебя. Умора одна. — Лобанов с улыбкой покачал головой. — Встретил его вчера. Просто умора, — повторил он.
— Из школы шел?
— Ага. Одну важную вещь мне сообщил. Спрашиваю: «Ну как, старик, дела на работе?» — «А, дела! — говорит. — Отвлекаюсь», — «С кем за партой-то сидишь?» — «А, сижу!.. С девчонкой». — «Что, — спрашиваю, — не уважаешь?» Так он мне, представляешь, говорит: «Деформировались девчонки, даже фартуки перестали носить». Деформировались, а?
Лобанов рассмеялся. А Храмов покачал головой и озабоченно произнес:
— Начитанный невозможно. Не знаешь иной раз, что и отвечать.
— Да, пошел народец, — ухмыляясь, согласился Лобанов и добавил: — А некоторые девчонки действительно деформировались. Это надо иметь в виду. Как фамилия сестры-то?
С лица Храмова стерлась улыбка, и он с обычной сухостью ответил:
— Стукова Нинель Даниловна.
— А она, часом, в Ташкенте не жила?
— Можно узнать.
— Надо узнать, — поправил его Лобанов. — И когда сюда, в Борек, приехала? И где муж? Словом, все надо узнать. Дочку-то как зовут?
— Валентина.
— А по батюшке?
— Узнаем.
— Вот-вот. В случае чего… понимаешь?
— Так точно.
«С ним работать можно», — удовлетворенно подумал Лобанов. И вдруг невольно представил, как сидит за завтраком семья Храмовых. Ведь он всех их знал, и бабушку тоже. И статную, красивую жену Храмова, Зину, костюмершу городского драмтеатра, на которую заглядываются все мужчины, но которая беззаветно любит своего неразговорчивого Николая. Хотя однажды… Да, все было в этой семье, и все, между прочим, она выдержала. И Николай вел себя, говорят, в той истории как надо. И осталась семья, и все как будто наладилось. Жизнь… Течет, катится через омуты и мели. Лобанов невольно вздохнул и вдруг подумал, что он, наверное, был бы рад даже этим омутам и тоже все бы перенес, все бы сохранил.
