— Увидели? — вопросил Конан.
— Да, господин, — трясущимися губами вымолвил пожилой слуга.
— Вон отсюда! — крикнул Конан так, что кувшин в нише зазвенел и долго еще не мог успокоиться. Любопытных слуг как ветром сдуло.
Конан обернулся к Тьянь-По, страшно довольный своей шуткой. И тут только он увидел, что ученый кхитаец скорчил невообразимо ужасную рожу, широко растянув длинный рот, сузив глаза и раздув ноздри.
* * *
И ученые коллеги с наслаждением погрузились в свои многочасовые споры о сущности времени и способах воздействия на последнее. Малохай полагал, что сумел подобрать состав эликсира, который позволяет изменить состав тела человека настолько, что этот человек начинает жить как бы в индивидуальном времени и поэтому не стареет. Тьянь-По для начала выдвинул множество возражений, основанных на глубоком знании свойств времени. В частности, утверждал кхитаец, время может быть замедлено, но очень ненадолго, на час или два. И состав человеческого тела тут не при чем, важна реакция окружающей среды на данное человеческое тело...
Конан был не в состоянии и нескольких минут выслушивать эти разговоры. Для себя он определял проблему так: толстяк в грязной парче придумал шарлатанское зелье и хочет продавать его подороже, а кхитаец отказывается состряпать для этого пойла паукообразную книгу, которую можно было бы распространять среди глупых шадизарских богатеев...
Конечно, рассуждал сам с собой Конан, надуть здешних толстосумов — святое дело. Но, с другой стороны, у Тьянь-По имелось собственное понятие о чести. И это понятие не позволяло маленькому ученому идти против совести. Он служил науке, как умел, и делал это совершенно честно.
Киммериец счел за благо не вмешиваться в отношения двух ученых мужей. В конце концов, у киммерийца и собственных дел по горло. И первое из них — Акме.
Чем больше он думал об этой девушке, тем больше она его настораживала. А она, как назло, не отходила теперь от пего ни на шаг. Проведя ночь на кухне, у порога комнатки, где спала стряпуха, она выбралась во двор и подстерегла Конана возле конюшни.
— Я еду в город, — предупредил киммериец. — У меня там дела. И мне не нужны провожатые.
— Возьми меня- с собой, господин! — взмолилась Акме.
— Сиди дома! — велел Конан грозно. Он заметил в дверном проеме Тьянь-По, который делал ему какие-то таинственные знаки и усиленно гримасничал, кивая круглым сморщенным в ухмылке лицом.
Киммериец бросил Акме и быстрым широким шагом приблизился к Тьянь-По.
