— Неужто сдал в Фонд Мира? — саркастически поинтересовался Акела, — Нет, ну ничего больше в голову не приходит, хоть убейте!
Мужики заржали. Васька укоризненно покачал головой.
— Смейтесь, смейтесь…. Над собой смеётесь.
— Ага, мы бы с Савельевной тоже б от души посмеялись, если бы этот хрон у собачьей конуры не споткнулся. Едва от пса оттащить успели, а он ещё и кочевряжиться начал. Сроду б не поверил, что старуха так материться умеет. Даже палкой пару раз опоясала. Душевно так, знаешь, аккурат вдоль седалищного нерва.
— Так, это всё лирика. А бабка-то почему не поехала, из-за скотины, что ли?
— И из-за неё и из-за птицы. Да и вообще деревню бросать не захотела. Ей, мол, помирать в родном доме надо, коль срок придёт, а погост рядом и вся родня там лежит. Её же не переубедить, упёрлась…
— Да уж знаю. Медведя в лесу легче на содомский грех уболтать.
Сзади хлопнула калитка.
— Доброго утречка, гости дорогие.
— И тебе того же, хозяюшка, — вразнобой ответили мужчины.
— Не казни, старшой, ребят своих. Мне Весняк сказывал — уговаривали её все, но бесполезно — кремень старуха. Он ей голубка оставил, так что, случись чего, она его отправит. Я тогда сразу мужиков пошлю, — тут верхами недалёко.
Милёна, улыбаясь, оглядела мужиков.
— Поутренничали уже?
— Что? А-а, да, поели и молочка попили. Борисыч, иди подкормись, — сказал Слава, — молочко у нашей хозяйки — чудо.
— Это не у меня, а у Ночки, — блеснула зубами Милёна, — попей, Акела.
— Не откажусь, — отозвался он.
Молоко действительно было выше всех похвал — лучше магазинных сливок. У непривычного человека кишки скрутит так, что никакой «Мезим» их не распутает. Слава Богу, у Акелы такой беды отродясь не бывало. Он, по тихой грусти, опростал глечик под горку нежнейших, ещё тёплых шанежек. Ну, вот, теперь можно и с голодным побороться.
Когда он вышел на крыльцо, солнце уже пробиралось между вершин деревьев. Милёна, выйдя из коровника, прищурившись, поглядела на небо, потом повернулась к гостю.
— Чем заниматься думаете, воины?
Акела пожал плечами.
— На шее у тебя по любому сидеть не будем. Что съедим, то отбатрачим.
Краска досады появилась на щеках хозяйки.
— Не об этом я, старшой. У нашего кузнеца купец проездом остановился. Аккурат сегодня утречком он спрашивал — не поедет ли кто с ним охраной? Наших я никого не пустила. Мужиков мало, а работы невпроворот. Вы — другое дело, вы Сварогу[8] служите.
Акела задумался ненадолго и рассмеялся.
— Умница ты, Милёнушка. Золотая голова, — и, чмокнув славную женщину в щёку, вышел со двора.
