- Помни: жив бог - жива душа твоя!
- Но если умер бог в сердце твоем - нет тебе спасения, и погибнешь ты, яко червь.
Вдруг что-то холодное и быстрое, как удар кнута, упало мне на руку, обнаженную по локоть. Настроенный мистически в этом склепе, под вдохновенные речи старика и под протяжные, печальные звуки звона колоколов,- я вскрикнул и вскочил на ноги в ужасе, от которого едва не потерял сознание. Помню колкий холод, пробежавший по моей коже с ног до головы, и никогда не забуду его; и помню гулкое эхо крика моего, долго раздававшееся в пустынных сводах церкви.
- Это ящерка, ящерка... Ш-ш! Где ты? Ах ты! Иди-ка, иди- ка сюда...говорил старик, роясь в стружках.
- Не бойся, человече, это безвредное божие создание, друг дней моих убогих. Вот ты... а... а... а..! Испугала человека! Нехорошо. Мышь еще навещает одиночество мое... Мышка.
- А вон и братия с богомольцами собирается на всенощное бдение. Заговорит сейчас дом божий, а я, недостойный слуга его, буду, сидя здесь, вкушать сладость моления богу моему.
Через решетку в своде склепа из храма к нам упала широкая полоса мутного света,- упала и вдруг исчезла, точно погашенная сыростью этой могилы, и тотчас же снова явилась, осветив аналой и книгу на нем. Храм наполнился шорохом, и на решетку то и дело наступали ноги молящихся...
Раздался гулкий, переливчатый возглас диакона.
- С миром иди, сыне мой... Благословит тебя господь, отец наш...отпустил меня старец.
На последней ступеньке лестницы уже стоял послушник, подозрительно оглядывая меня.
- Возглас был... тревожный...- робко произнес он...
- Был, был... да... это ничего... С миром идите...
- Владыко дней моих! Пошли мне сил воздать тебе, господи, благодарственное моление мое за жизнь мою, щедрый дар благодати твоея!..раздался сзади меня молитвенный шёпот старого подвижника, благодарившего бога за жизнь в могиле и за отдых в гробу.
...Через полчаса я лежал у опушки монастырского леса в тишине и вечернем сумраке на траве, уже покрытой росой, под шатром из ветвей старого дуба.
Из открытых окон храма, стоявшего в ста шагах от меня, неслось в вечернее небо пение монахов.
Над самым храмом, высоко в небе, столпилась группа легких облаков, точно слушая молитвы на земле. Было тихо. Лес стоял неподвижно: ни один лист не дрожал над моей головой. На западе вспыхнула и затрепетала вечерняя звезда.
Передо мной в вечернем сумраке всё блестели ясные глаза человека, заживо схоронившего себя, и худое лицо его отчетливо рисовалось мне воображением моим.
