— Вне всяких сомнений — совпадение. Картинка звезды и в самом деле была в упавшей и раскрывшейся книге, но у моего отца было множество книг с изображением небес. Я много путешествовала по Европе и знаю, что теперь в Австрии создается теория души, исключающая случайности. Предполагается, что мы наделены сознанием на многих уровнях, и те желания, о которых мы не хотим знать, проявляют себя через всевозможные неприятные происшествия — как мы их воспринимаем. Два других моих видения падающей звезды — когда я закрывала дверь и когда мать ударила меня, — это, судя по всему, было лишь принятие желаемого за действительное. Что же касается тела, то в горах было не так уж много мест, куда мог забрести путник, сбившись в метель с дороги. Тропинка, уходящая на этот луг, ответвлялась от основной и заканчивалась в том месте, где мы перекусывали. Может быть, я каким-то образом подсознательно пришла к выводу, что именно там бедняга, скорее всего, сбился с пути.
— Но время шло, а вы так и жили с вашей сказкой про Двойняшек?
— Я стала сивиллой, и это в конце концов погубило мою душу.
— Сивиллой?
Не успел я задать свой вопрос, как дверь открылась и Уоткин объявил, что мое время истекло. Я вспомнил, что сегодня пятница, и, пожелав миссис Шарбук приятного уик-энда, удалился. Когда мы с Уоткином шли к выходу, я сказал ему:
— У вас сверхъестественное чувство времени, Уоткин, — вы приходите в самый неподходящий момент.
— Спасибо, сэр. Это мой особый дар, — сказал он, когда я, обойдя его, вышел на улицу.
— До встречи, — сказал я, и Уоткин захлопнул за мной дверь.
Я был совершенно измотан, потому что не спал прошлой ночью. Со мной что-то произошло, после того как я увидел эту жуткую сцену на улице — женщину, жизнь из которой вытекала через глаза. Словно после той жуткой сцены мои глаза должны были вобрать все то, что вытекло через глаза женщины, а потому я не осмеливался их закрывать.
Я едва успел сесть в трамвай, отправлявшийся с Шестой авеню к центру. Заняв место, я принялся смотреть на прохожих, — какое обилие лиц и фигур! Одни сменяли других, хорошо одетые и оборванцы, красивые и невзрачные — не найдешь двух одинаковых. И все они вели совместное существование, жалкие атомы чудовища по имени «Нью-Йорк»: каждый неповторим, каждый со своим собственным тайным «я» и своим прошлым, каждый живет в уединении на собственной горной вершине. Господь, вероятно, не принадлежит к числу непогрешимых, но кто из художников работал с более разнообразной палитрой, кто из писателей создал метафору ироничнее, чем двухголовый скакун жизни-и-смерти, кто из композиторов смог свести столько непохожих мелодий в единую симфонию?
