Но вот застучали по лестнице каблуки сапог, из отверстия в полу показалась белокурая копна волос, короткий нос, толстые щеки. Вот по пояс высунулся Василько, прямо на пол поставил блюдо с жареным лебедем и кружку с пивом. Вот и весь Василько встал, короткий и коренастый; глаза почтительно опущены книзу, а дерзкий нос весь в веснушках вздернут, будто смеется над отцом. Поклонился, подал блюдо.
— Отчего лебедь об одной ноге? — глянув на сына, спросил Микула.
— Так и было, — ответил Василько и отвел глаза в сторону.
— Врешь, не было. Это журавль об одной ноге стоит, а полетит — обе вытянет. А у лебедя всегда две ноги.
— Может, ему одну ногу стрелой отстрелило, — сказал Василько. Губы у него дрожали — не то плакать собрался, не то смеется исподтишка. — Напрасно, батюшка, гневаешься. Что мне матушка велела, то я и принес. Мне нога не надобна, я по горло сыт.
— Тебе не надобна — дружкам своим снес на посад иль на присёлок. С кем дружбу водишь? С низкими людишками, с ремесленниками, со смердами. Мне с башни все видать. Зачем ты вчерашний день к гончару бегал?
— Меня матушка за пряслицем… за глиняным посылала…
— Врешь, не посылала. У ней пряслица красного камня, шиферные. Когда ты в разум войдешь? Ты воинов сын, сам воином будешь. У господина Глеба Георгий сынок, с ним дружи. А лебедя сам я сбил стрелою в грудь наповал. По ногам не бью, не увечу.
— С Гюргой дружить не стану, гордится он передо мной. Я-де воеводе сын, а ты простому воину. Я-де знатного боярского роду, а ты-де знай свое место. Велит колчан со стрелами за ним носить. Другие пусть носят, а я ему не слуга.
— А гончару кушанье носить, потайно от матери взятое, не брезгаешь? Смерду служить тебе не зазорно? Я воеводе кланяюсь — ты сыну его поклониться должен. От поклона голова не отвалится.
— Поклоны бить — шишки на лбу набьешь.
— Врешь, не набьешь. Вот ужо вернусь домой, будут тебе тогда и шишки и колотушки. Узнаешь, как отцу перечить. Иди.
Василько поклонился и застучал вниз по лестнице. Микула Бермятич несколько минут смотрел ему вслед, потом перевел взгляд на ворота. Вздумай Василько пойти на посад, не миновать бы ему отцовских глаз. Но никто в ворота не вошел и не вышел. Время за полдень перевалило, все, небось, обедали. Оторвав у лебедя вторую ногу, Микула Бермятич тоже принялся за еду. Глаза его по привычке вглядывались в степь.
