— А что, если они уже нашли способ связаться с нами? — неожиданно вмешалась в разговор женщина, которую Пришельцы держали в заложниках на своем корабле. Она произнесла эти слова очень тихо, но вполне отчетливо.— С одной из нас, по крайней мере. И они очень много рассказали ей о себе. Так что это уже произошло. Если, конечно, она говорит правду.
Снова все зашумели: удивление, шок, раздражение, возмущение… Эти люди привыкли считать себя хозяевами жизни, и большинство из них явно бесила мысль, что они внезапно оказались персонажами какого-то научно-фантастического фильма.
Ллойд Бакли попросил темноволосую женщину встать и представиться. Она поднялась, держась на ногах немного неустойчиво, и заговорила, не глядя ни на кого в особенности, монотонно и с легким придыханием.
— Меня зовут Маргарет Габриельсон, я живу на Вильбур-авеню в Нортбридже, Калифорния, и вчера утром я ехала к моей сестре, которая живет в Саусенд-Окс, и остановилась у автозаправки рядом с ранчо Портер. И меня захватил чужеземец и доставил на борт их космического корабля, и все сказанное правда, и ничего, кроме правды, да поможет мне Бог.
— Вы не в суде, миссис Габриельсон,— мягко сказал Бакли.— Вы не даете показания. Просто расскажите нам, что с вами происходило, когда вы были на борту корабля чужеземцев.
— Понимаю. О том, что со мной происходило, когда я была на борту корабля чужеземцев…
И потом она замолчала — примерно так на тысячу лет.
Почему?
Потому что пришла в замешательство, оказавшись не где-нибудь, а во всемирно известном Пентагоне, перед такой большой аудиторией, в которой преобладали мужчины, перед столь важными правительственными чиновниками, которые просили ее описать поистине невероятные, даже нелепые события, участницей которых она стала?
Или потому, что все еще была не в себе после того странного и необычного, что пережила, находясь среди Пришельцев?
Или потому, что все еще находилась под воздействием седативных средств, которыми ее наверняка напичкали после этого?
Или потому, что просто была самой обычной, достаточно косноязычной американкой начала двадцать первого века, которая за тридцать лет жизни не научилась публично выражать свои мысли и вообще более-менее сносно контактировать с другими людьми?
Наверно, всего понемногу, подумал Полковник.
Все терпеливо ждали. А что еще оставалось?
После, казалось, бесконечного молчания она наконец произнесла:
— Знаете, там были зеркала, везде… на этом корабле… Всюду металл, все сияет, и внутри так много места… ну, как на стадионе, только если вокруг стены.
