Фотографию старую тронет ленивой рукой.
Я взгляну на него с пожелтевшего ломкого снимка,
А он даже не спросит у матери, кто я такой.
Мой потомок живой, понапрасну столкнулись с тобой мы,
Пусть твой день без помехи привычной пойдёт колеёй,
Ты с твоими друзьями — совсем из другой вы обоймы,
Все твои на земле, а мои уже все под землей.
Я своё отгулял, я отбыл на земле мои сроки,
Отчего же мне терпкою завистью сердце щемит,
Что ты можешь прочесть даже эти печальные строки,
А моё поколенье забыло земной алфавит.
Для чего же всю жизнь это небо мы любим и славим,
Для чего эта синяя даль меня с детства звала,
Если здесь, на земле, все богатства свои мы оставим —
Наши песни, и мысли, мечты, и слова, и дела?
Я забился за кулисы,
Я закрылся на крючок,
Раздражительный и лысый
Неудачник-старичок.
Самому непостижимо,
Как я старый стал и злой,
Как себе на щёки грима
Наложил я жирный слой.
Только в этот раз паршиво
Я усвоил роль свою,
И с отчаяния пиво
В одиночестве я пью.
Вот герольд уже на сцене
Встал с трубой, укрытый тьмой,
А по сцене бродят тени.
Очень скоро выход мой.
Как раздвинется завеса,
Трубы небо затрясут,
И тогда начнется пьеса
Под названьем «Страшный суд».
Всё снега, да снега, да метели,
Нелюдимый скалистый простор.
В горностаевых мантиях ели,
Как монархи, спускаются с гор.
И оленей пугливое стадо
От дороги уходит в снега.
Вот какое оно — Колорадо,
И такая ж, наверно, тайга.
Я становлюсь под старость разговорчив,
Особенно по вечерам зимой.
Презрительное выраженье скорчив,
Сидит напротив собеседник мой.
Пойми, пора мне разобраться толком
Кто я такой? Ответь мне напрямик,
Зачем я заблудившимся осколком
Летел с материка на материк?
Да, знаю я, что тёмные есть силы,
Но светлые ведь тоже силы есть:
Нам тёмные вытягивают жилы,
А светлые несут благую весть.
Но ты ответь мне, в чем свобода воли,
Моя заслуга и моя вина,
В тех радостях, в тех бедствиях, в той доле,
Которая мне на земле дана?
Но он в ответ не говорит ни слова.
Ему скучна вся эта болтовня.
Насмешливо из зеркала большого
Мой собеседник смотрит на меня.
