Но друзьям он писал совсем иное. Во все время ссылки Иосиф переписывался с Аллилуевыми и все время просил не тратить на него денег. «Посылку получил, — пишет он в одном из писем. — Благодарю. Прошу только об одном — не тратиться больше на меня: Вам деньги самим нужны. Я буду доволен и тем, если время от времени будете присылать открытые письма с видами природы и прочее. В этом проклятом крае природа скудна до безобразия — летом река, зимой снег, это все, что дает здесь природа, — и я до глупости истосковался по видам природы, хотя бы на бумаге». С редкой щепетильностью он разделяет то, на что имеет право — а как член ЦК он имел бесспорное право на помощь партии, и добрую волю друзей, которые не обязаны помогать. При том, что сам он, когда Аллилуев уезжал с Кавказа в Петербург, помог ему деньгами без всяких просьб с его стороны.
Надо было выживать, и Иосиф стал жить той же жизнью, что и местные. Вскоре он научился ловить рыбу, ходил на промысел, летом на островах строил шалаш, заготовлял рыбу впрок. Зимой у него в проруби всегда стояла снасть. Научился он и охотиться. Ему, как ссыльному, запрещалось пользоваться ружьем, поэтому он шел на хитрость — соседи оставляли ружье в лесу в условленном месте, а Иосиф его оттуда забирал и шел на охоту. Стрелял песца, бил птицу. Это была не блажь, не развлечение горожанина — таким образом он кормился.
Один раз Иосиф чуть было не погиб обычной сибирской смертью — едва не замерз в пургу. Зимой рыбу ловили так: опускали в прорубь снасти, а потом проверяли их. Проруби иной раз делали за несколько верст, обозначая дорогу вешками. И вот как-то раз, проверив снасти, Иосиф перекинул за плечо связку рыбы и пошел домой. Но пока он шел, поднялась пурга, вешек стало не видно. А пурга на севере такая, что даже местный человек, бывало, замерзал в ста метрах от жилья. Бросить рыбу? Нельзя, нечего будет есть, да и не спасет это. И он продолжал идти. А жилья все не было и не было. Неужели заблудился? Тогда все, смерть…
И тут впереди послышались голоса. Иосиф закричал. Но голоса тут же пропали, и он снова идет один. Силы кончаются, но останавливаться нельзя, мороз пробирает до самых костей. И тут, когда уже почти не на что было надеяться, он почувствовал запах дыма, услышал лай собаки — наконец-то деревня!
Войдя в избу, он без сил рухнул на лавку.
— Осип, это ты? — испуганно-настороженно спросил хозяин.
— Конечно, я. Не лешак же!
Ну, лешак — не лешак, но потом выяснилось, что соседи-рыбаки видели его, но приняли за… водяного.
