Ну, а что же в таком случае представляет собой «несокрушимая преграда»? Попробуем разобраться и в этом.
Едва ли не каждый из нас, особенно в юности, задается вечным вопросом о смысле жизни. Вопрос это «проклятый» — в том отношении, что однозначного ответа на него нет и быть не может. Каждый решает его только для себя самого. Но как же быть не с отдельным человеком, а с человечеством? В чем смысл его существования?
«В самом деле, — размышлял в своем превосходном эссе „Человечество — для чего оно?“ советский ученый и писатель-фантаст Игорь Забелин, — для чего же вообще существует человечество?.. Неужели у него есть только сугубо имманентная цель — полный и равный самопрокорм и забава искусством и наукой в дальнейшем?..» … «Имеются ли у человечества высшие цели, не считая имманентных, к которым мы продолжаем пока стремиться? Определено ли человечеству какое-либо назначение в системе природы, предопределена ли ему некими неведомыми пока законами особая миссия в природе?»
Один из ответов на этот вопрос Кларк дает в своем блестящем рассказе «Девять миллиардов имен», суть которого сводится к тому, что, согласно ламаистским верованиям, мир был создан богом лишь для того, чтобы найти все имена бога. Их около девяти миллиардов, этих имен, и строятся они по строго определенным принципам. И вот монахи из тибетского монастыря (тоже дети XXI века) обзаводятся компьютером, который всю эту работу проделывает достаточно быстро. Предназначение мира исполнено, и мир — исчезает. Конечно, это лишь остроумная шутка, прекрасный образчик английского юмора. Но ведь вопрос-то в рассказе поставлен отнюдь не шуточный! И вопрос этот мучит Кларка постоянно.
Однако было бы большим преувеличением сказать, что раздумьями на эту тему пронизано все творчество писателя. И ранние его, так сказать, идиллически-технологические романы, и «Прелюдия к космосу», и «Пески Марса» (оба — 1951), и «Большая глубина» (1954), и повесть «Остров дельфинов» (1963), и ряд других произведений не затронуты ими. Впрочем, правильнее будет сказать «почти не затронуты» — в «Большой глубине», например, какие-то отзвуки темы слышны. Но дальние, очень дальние.
И вместе с тем уже в начале 50-х годов, с появлением рассказа «Страж» (в американской публикации — «Страж Вечности»), в творчестве Кларка обнаружился явный парадокс, отмеченный едва ли не всеми западными исследователями. Тот, чье имя в первую очередь ассоциируется с твердой научной фантастикой, с психологией едва ли не технократической, оказался пленен метафизикой, даже мистикой (правда, особого рода; речь о том впереди).
