За века обмелело небо,
Всё труднее Луны поворот.
Одноглазый товарищ! Где бы
Перейти это небо вброд?
Мы пройдем по горящим весям,
По земной золотой пыли,
На веселых звездах развесим
Изумрудную шкуру Земли.
Пусть засохнет! Пускай не грабит
Оскудевшего Солнца лучи.
Слишком сочны земные хляби
Для двуногой земной саранчи.
Уже видны рек коридоры
И массивы горных пород…
Одноглазый товарищ! Скоро
Перейдем это небо вброд.
Это смертью звалось. До того
Я не знал ее всех замашек.
Сразу стало много всего, —
Сколько лишних подушек и чашек.
Где искать за последней стеной?
Что, когда не найду и миную?
Смерть писала — куда, в накладной.
Кто прочтет ее накладную?
Одинаково далеко
И до ада идти, и до рая.
Словно грязное молоко,
На могиле земля сырая.
Дневных лучей осеннее литьё
Торжественно ушло в небытиё.
Торжественное небо надо мной
Поблескивает звездной сединой.
И слушают дорога и трава
Моей молитвы тихие слова.
Ты, Господи, оставил нас в огне,
Ты два тысячелетья — в стороне,
А мы от века до конца — плати
За неисповедимые пути.
Немногого прошу я — только дня,
Дня для земли без крови и огня,
Дня отдыха. Но только в этот день
Своей рукою солнце нам воздень,
И, может быть, тогда припомним мы
О Солнце Рая…
Моста электрический остов
Повис вдалеке над рекой,
И месяц, как гневный апостроф,
Поставлен Господней рукой.
От волн, от огней, от гранита
Скорей бы куда-нибудь прочь!..
Вся вечность враждебно открыта,
Как книга в бессонную ночь…
Сверкают ресторанные хлева
Копеечным, заученным весельем.
Я прав, что я один. И ты права,
Что эту ночь с тобою мы не делим!
И я, в моей кромешной маете,
И ты, в своем скитании бессонном —
Медведицу отыщем в высоте,
Заломленную гневно над Гудзоном.
Мы правы, друг от друга отстранясь,
Упившись каждый собственною мукой.
Что может быть сильней, чем эта связь,
Пронизанная звездною разлукой?
И воробей на фонаре,
И набережная с закатами,
И размышленья о добре,
О смерти, о любви, о фатуме,
Вся жизнь с вопросами проклятыми,
Всё, всё поместится в тире,
Поставленное между датами…
