- Ловко! - умилился Матвей Егорович. - Как это? Банкротство мысли... да-а! А кто сказал?
- Шопенгауэр, немец, философ...
- Фи-илософ? Мм...
- А что эти философы - в университетах служат? - полюбопытствовала Софья Ивановна.
- То есть как вам сказать? Это не чин, а... так сказать, природная способность... Философом может быть всякий... кто родится с привычкой думать и во всем искать начало и конец. Конечно, и в университетах бывают философы... но они могут быть и просто так... даже служить на железной дороге.
- И много получают те, которые при университетах?
- Глядя по уму...
- Но, если бы был четвертый, - премило бы мы повинтили! - со вздохом сказал Матвей Егорович.
И разговор оборвался.
В синем небе поют жаворонки, по тополям прыгают с ветки на ветку малиновки и тихо свистят. В комнате плачет ребенок.
- Арина там? - спрашивает Матвей Егорович.
- Конечно... - кратко отвечает ему жена.
- Оригинальная баба эта Арина; вы заметьте, Николай Петрович...
- Оригинальность - первый оттиск банальности, - как бы про себя говорит Николай Петрович, имея вид задумчивый и мыслящий.
- Как? - оживляется начальник.
И когда Николай Петрович вразумительно повторяет изречение, он сладко щурит глаза, а Софья Ивановна томным голоском говорит:
- Как вы хорошо помните то, что читали... а я вот прочитаю и на другой день, хоть убейте, ничего не помню... Вот недавно в книжке "Нива" прочитала что-то такое интересное, такое забавное, - а что? ни слова не помню!
- Привычка, - кратко объясняет Николай Петрович.
- Нет, это лучше этого... как его? Шопенгауэра... - улыбаясь, говорит Матвей Егорович. - Выходит, что все новое будет старым!
- И наоборот, ибо один поэт сказал: "Да, экономна мудрость бытия: все новое в ней шьется из старья".
- Фу ты, черт! Как это у вас... точно из решета сыплется!
Матвей Егорович довольно смеется, его жена мило улыбается, а Николай Петрович польщен и безуспешно хочет скрыть это.
- Кто это сказал насчет баналыюсти-то?
- Барятинский, поэт.
- А другое?
- Тоже поэт - Фофанов.
- Ловкачи! - одобряет поэтов Матвей Егорович и нараспев, с улыбкой удовольствия на лице, повторяет двустишье.
Скука как бы играет с ними, - на минуту освободит их от своих тесных объятий и снова обнимет. Тогда опять они молчат, отдуваясь от жары, увеличиваемой чаем.
В степи - только солнце.
- Да, так я заговорил об Арине, - вспоминает Матвей Егорович. Странная эта баба, смотрю я на нее и удивляюсь. Точно ее пришибло чем-то, не смеется она, не поет, говорит мало... пень какой-то. Но между тем она очень хорошо работает и так, знаете, возится с Лелей, так внимательна к ребенку...
