Батюшков предложил отвести Гапона в Вольно-Экономическое общество, где собралась интеллигенция, - не помню мотивов этого предложения. Савва, усмехаясь, сказал:
- Да, да, пускай посмотрят...
Он был настроен раздраженно, говорил угрюмо и смотрел на Гапона с явной неприязнью. Гапон сначала отказался ехать, но его убедили, тогда он попросил загримировать ему лицо, и Морозов повез его к режиссеру Художественного театра Асафу Тихомирову, гримировать.
Тихомиров не очень понял трагизм момента, из его рук поп вышел похожим на парикмахера или приказчика модного магазина. В этом виде я и отвез его и Вольно-Экономическое общество, где заявил с хор, что Гапон - жив, вот он! И показал его публике.
В Вольно-Экономическом обществе представители рабочих разных заводов и фабрик рассказывали о событиях дня; узнав, что Гапон тут, они пожелали видеть его, но поп отказался от свидания с ними и тотчас же уехал с Батюшковым, который дня через два отправил его в Финляндию.
А я пошел домой во тьме, по улицам, густо засеянным военными патрулями, преследуемый жирным запахом крови. Город давила морозная тишина, изредка в ней сухо хлопали выстрелы, каждый такой звук, лишенный эха, напоминал о человеке, который, бессильно взмахнув руками, падает на землю.
Дома медленно ходил по комнате Савва, сунув руки в карманы, серый, похудевший, глаза у него провалились в темные ямы глазниц, круглое лицо татарина странно обострилось.
- Царь - болван, - грубо и брюзгливо говорил он. - Он позабыл, что люди, которых с его согласия расстреливали сегодня, полтора года тому назад стояли на коленях пред его дворцом и пели "Боже, царя храни..."
- Не те люди...
Он упрямо тряхнул головой:
- Те же самые русские люди. Стоило ему сегодня выйти на балкон и сказать толпе несколько ласковых слов, дать ей два, три обещания, исполнить их не обязательно, - и эти люди снова пропели бы ему "Боже, царя храни". И даже могли бы разбить куриную башку этого попа об Александровскую колонну... Это затянуло бы агонию монархии на некоторое время.
Он сел рядом со мною и, похлопывая себя по колену ладонью, сказал:
- Революция обеспечена! Года пропаганды не дали бы того, что достигнуто в один день.
- Жалко людей, - сказал я.
- Ах, вот что? - Он снова вскочил и забегал по комнате. - Конечно, конечно. Однако - это другое дело. Тогда не надо говорить им: вставайте! Тогда убеждай их - пусть они терпеливо лежат и гниют. Да, да!
Я лежал на диване; остановясь предо мною, Савва крепко сказал:
