Потом паук внезапно исчез. Больше не доносились душераздирающие вопли. Когда люди были вынуждены выходить из дому в поисках пищи для себя или чтобы задать корм скоту, смертельный страх не покидал их. Ведь никто не знал, где скрывается паук, он мог быть где угодно, — он был вездесущим. Но именно самые осторожные вдруг находили паука уже сидящим на руке или ноге, либо он уже карабкался по их лицу. Черный, гигантский, сидел он на носу и смотрел в глаза жертве, а огненные иглы вонзались в ее плоть, адский огонь поглощал ее, и человек в муках испускал дух.
Так паук то исчезал, то появлялся в самых разных местах: то он обнаруживался в долине, то высоко в горах; он шипел в траве, сваливался с потолка, возникал из-под земли. Люди не знали, как укрыться или избежать встречи с ним, он был везде и нигде; и спящие, и бодрствующие были бессильны спастись от него. Паук не щадил ни ребенка в колыбели, ни старца на смертном одре. Это было подобно неслыханному дотоле мору, и страшнее самого мора был невыразимый ужас перед пауком, который был везде и нигде, который обнаруживался глядящим тебе в глаза и несущим смерть в момент, когда ты чувствовал себя в наибольшей безопасности.
Весть об этом кошмаре, естественно, быстро достигла замка и вселила ужас в души его обитателей. Это послужило причиной целого ряда ссор и стычек, ограниченных лишь строгими правилами ордена.
Сам фон Штоффельн опасался, что их может постичь та же участь, что и животных в долине, о чем ему когда-то рассказывал пастор, но только сейчас эти слухи его не шутку встревожили. Пастор предупреждал, что все горе, причиненное крестьянам, обернется и против их господина, во что фон Штоффельн никогда не мог поверить, считая, что Бог различает рыцаря и крестьянина, иначе не создал бы их такими разными. Но теперь ему стало страшно, что могут сбыться слова пастора, поэтому он сурово отчитал своих дружинников, угрожая им возмездием за их легкомысленные насмешки. Те, в свою очередь, не считали себя виноватыми, и каждый сваливал вину на другого, но все были единодушны в том, что это должно волновать в первую очередь фон Штоффельна, так как во всем был виноват он один. Кроме того, все думали также и о молодом польском рыцаре, больше всех подстрекавшем фон Штоффельна к строительству замка и безумной затее с буками. Тот был еще совсем юным, но в то же время и самым отчаянным; и если требовалось какое-нибудь дерзкое предприятие, без него никогда не обходилось: подобно язычнику, он не боялся ни Бога, ни черта.
