Некоторые нагибались, чтобы опознать трупы, видимо ища кто соседа, кто друга, кто родственника… И иногда, найдя, оттаскивали их к стенам домов.
Потом мы с Валери оказались перед полуразгромленной лавочкой.
Я нагнулся, чтобы подобрать несколько пакетов с сушеными фруктами, валявшихся среди раздавленных коробок, обломков ящиков и кусков картона.
Со вчерашнего дня у нас во рту не было маковой росинки, хотя, по правде сказать, мы об этом и не думали.
Просто всеми силами пытались выбраться из обезумевшей толпы.
Мы старались все же не выделяться, полагая, что, возможно, нас ищут, хотя, может быть, никто и не пытался в этой обстановке выяснить, что с нами стало.
Переночевали мы в совершенно пустынном и темном парке, и когда утром я открыл глаза, то увидел те же толпы на улицах, что и вчера, и спросил себя: "Чего же, наконец, эти ждут? Разве не этого они желали? Почему же они не нападают? Почему не покончат со всем этим?" Впрочем, эти вопросы я уже задавал себе не раз в течение последних двадцати четырех часов. Разумеется, конец наступит, и, видимо, скоро, но мне было любопытно, как поведут себя эти дьявольские существа. Как произойдет последний штурм, который должен смести человечество?
Кто знает? Может быть, Валери и я явимся первыми жертвами? Во всяком случае, не последними, ибо "смит-вессон", который я нашел утром, покидая лужайку, избавит нас от…
Я почувствовал у себя на плече руку Валери и очнулся от обуревавших меня мрачных мыслей. Другой рукой она показала, мне на длинную череду билдингов, Я сразу уловил ее мысль.
С самого раннего утра мы присутствовали при массовом исходе. Люди целыми семьями покидали свое жилье, чтобы поискать убежище в соседних городках. Бежали они в полном беспорядке. Но все же найти свободную квартиру было не так уж и легко.
Мародеры уже занимались своим гнусным ремеслом, прибирая к рукам более или менее ценные вещи в богатых апартаментах в центре города.
А впрочем, почему бы и нам не попытаться поискать подходящее убежище? Жить ведь оставалось не так уж много. Тем более что Валери настаивает, и я ее понимаю.
Она больше не может. Она уже на пределе сил.
"Попытаемся, — немыми жестами просит она. — Я больше не могу. Эти люди внушают мне ужас!"
Я веду ее за собой, и мы наугад входим в двадцатиэтажное здание.
Одни двери заперты, другие распахнуты, являя следы людской жестокости и глупости. Мы видим разгромленные комнаты, выпотрошенную мебель. Несколько часов мы входим, выходим, спускаемся, поднимаемся, открываем двери квартир, где еще живут, и покинутых.
