— Все Джоны Кларки?
— С Востока и Запада, сытые и голодные, богатые и пролетарии, верующие и атеисты. Все! Да, это был всеобщий подъем, уничтоживший ненависть и сплотивший нас перед общим врагом. Нет больше границ и братоубийственной войны, а есть свободные люди, осознавшие свои ошибки и вышедшие из хаоса тупости и глупости. Рано или поздно мы должны были бы смело встретить гнев небес. Этот самый гнев мог принять форму безжалостных захватчиков вместо дракона, ракет Апокалипсиса, несущих смерть и разрушение.
Он подходит к открытому окну и вглядывается в пространство до горизонта.
— Да, это была тяжелая битва, — бормочет он. — Тяжелая.
И я вижу в его глазах побежденные армады, изрешеченные ракеты, усеявшие землю Рока, гаснущие пожары и плывущий над полями сражений дым. Я вижу свободных людей, больше не заботящихся о мундирах и протягивающих друг другу руки. По моим губам скользит улыбка, как будто я оплатил долг. Долг Разрушению!
В-1 поворачивается и наклоняет голову:
— KJ-09, вы можете умереть.
И я умираю!
Я… А-1 пятисотмиллионный, счастливый человек.
После каждого моего пробуждения я наслаждаюсь словами приветствия, адресованными мне, я упиваюсь лестью и почестями, оказанными мне, я люблю уважение и почет, с которым ко мне относятся. И когда В-1, мой верный и преданный В-1, приходит приветствовать меня в большом зале Бессмертия, мы обмениваемся одними и теми же вечными репликами в утреннем блаженстве:
— Мир твоей душе, о Справедливейший, о Грандиознейший. Благодаря тебе мы живем в шелках и золоте.
— Как народ?
— Счастлив, осыпанный твоими милостями, о Верховный.
— Как мир?
— Благоденствует и процветает.
— Вселенная?
— Охвачена восторгом и счастьем.
— И так будет всегда, до скончания Времен!
И в утренней тишине раздаются крики, и священные колокола звонят во всю мочь.
Да, я — А-1 пятисотмиллионный — счастливый человек!
Но этой ночью во мне что-то сломалось, это был какой-то кошмар. Мне снилось, что огонь пожирает мои внутренности и стальные иглы впиваются в мою плоть.
Я тяжело дышал, я задыхался под бушующим ледяным ветром.
Я умолял тени и беседовал с небытием. Мне приказали умереть, и я закрыл глаза.
Проснулся я с чувством, что это был очень долгий сон и огляделся вокруг. Мир был там, на месте, как и после каждого пробуждения, только я неожиданно ощутил себя очень старым, разбитым и разрушенным долгой, очень долгой борьбой, происхождение которой, — увы! — затерялось во тьме веков. Но разве это важно?
