— Mon Dieu! — воскликнул он.
Я улыбнулся. Мне не верилось, что французы действительно говорят Mon Dieu. По-моему, это все равно что ожидать от англичан слова what в конце каждого предложения.
— Тебе не больно, Ричард?
— Ни капельки. Все дело в том, как держать ее, — это как с крапивой. Попробуй.
Я протянул ему медузу.
— Нет, я не хочу.
— Ничего не будет. Давай, не бойся.
— Правда?
— Да, да. Сложи руки, как я.
Я стряхнул медузу в подставленные им руки.
— Ого, — промолвил он. На его лице проступила широкая ухмылка.
— Но ее можно касаться только ладонями. Если ты соприкоснешься с ней другим участком кожи, она ужалит тебя.
— Только ладонями?.. А почему?
Я пожал плечами:
— Не знаю. Таковы правила.
— Может быть, кожа в этом месте толще?
— Может быть. — Я вытащил из воды еще одну медузу. — Странные они, правда? Смотри, они совершенно прозрачные. У них совсем нет мозгов.
Этьен кивнул.
Некоторое время мы молча разглядывали наших медуз, а затем я заметил Франсуазу. Она шла по пляжу, направляясь к воде, — в белом купальнике. Увидев нас, она помахала рукой. Когда она подняла руку, купальник ее натянулся, и тень от полуденного солнца обозначила груди, впадинку под ребрами и мускулы внизу живота.
Я взглянул на Этьена. Он все еще рассматривал медузу, заставив ее выпустить щупальца из-под колокола, и она лежала на его ладони, как стеклянный цветок. Близость с Франсуазой, вероятно, притупила в Этьене восторг от красоты девушки.
Когда она подошла к нам, наше занятие не произвело на нее впечатления.
— Я не люблю их, — бросила она. — Вы не хотите искупаться?
Я показал рукой на воду — мне по грудь. Франсуазе вода доходила до плеч.
— Разве мы не купаемся?
— Нет, — сказал Этьен, оторвавшись наконец от медуз. — Она имеет в виду заплыв. — Он махнул рукой в открытое море. — Вон туда.
Пока мы плыли, мы играли в игру. Примерно через каждые двадцать метров мы ныряли на дно и выныривали с горстью песка.
Мне такие игры не нравятся. На глубине одного метра тропическое море внезапно становилось холодным, так что, болтая в воде ногами, можно было почувствовать границу между теплом и холодом. А при нырянии стыли кончики пальцев, а затем холод быстро распространялся по всему телу.
Чем больше мы удалялись от берега, тем чернее и мельче становился песок. Вскоре вода внизу сделалась слишком черной, чтобы в ней можно было что-нибудь разглядеть, и я лишь слепо тыкал ногами и шарил руками, пока мои пальцы не погружались в ил.
