— KTV, — кивнула Ли Мэй.
— Да, караоке-бар. Оказалось, они специально для меня заказали там русские народные песни, которых, к стыду своему, я полностью не знал ни одной. И пытались заставить меня петь вместе с ними. Я объяснял, что не нужно этого делать, но куда там… В общем, когда я пробасил им пару строчек из «Дубинушки» — есть у нас такая песня, только тогда они забрали у меня микрофон и согласились, что лучше мне просто сидеть и слушать. А сами часа два пели, и наши песни, и ваши, и на английском…
— Мы, китайцы, любим петь.
— Это я заметил, — сказал я, вспомнив письмо Ласа. — Меня поначалу поражало, например, когда едет себе человек на велосипеде и поет самозабвенно. Или гуляет в парке, громко что-то распевая. Что самое интересное — не пьяный и не сумасшедший.
— Мы открытые люди, наверное. А вы, европейцы — северные народы. Более скрытные.
Я задумался.
— А ты знаешь… Пожалуй, ты права. Ведь нам для веселья почему-то почти всегда выпить нужно. Чтобы расслабиться, раскрепоститься. Тогда и петь начинаем. Вы же, шанхайцы, прекрасно обходитесь и без этого. А ведь мы, наоборот, себя считаем душевными, свободными и открытыми. А вас, китайцев — себе на уме, замкнутыми и хитрыми.
— А меня? Какою ты считаешь меня? — хитро прищурилась она. — Тоже такою?
— Слуга не вправе обсуждать достоинства и недостатки принцессы… — смиренно возвестил я.
— Не увиливай. Иначе вызовешь монарший гнев и впадешь в немилость! — строгим тоном сказала она, упреждающе выставив палец и подыгрывая мне.
Пока мы разговаривали, дождь утих и лишь гонял в воздухе мелкую морось ветер с реки.
— Тебя я считаю самой прекрасной на земле, — положив краснолицего Мао под блюдце, ответил я. — Поехали!
Поднялся и потянул Ли Мэй за руку.
— Куда? — растерялась она, хватая сумочку и телефон.
— Конечно, в KTV. Петь будем. Ведь именно этого тебе хочется? Угадал? Только скажи водителю адрес.
Бог ли в тот день был на моей стороне, или просто удача — не знаю. Но нам удалось поймать такси сразу же, что в дождливый день в Шанхае сделать почти невозможно.
На заднем сиденье «фольксвагена» мы непрерывно целовались — похоже, в машине Ли Мэй чувствовала себя отгороженной от внешнего любопытного мира, ведь даже водитель был скрыт за мутной пластиковой перегородкой, а то, что он все время бросал на нас взгляды — через зеркало заднего вида, замечал лишь я. Ли Мэй, в девчоночьей манере прикрыв глаза, гладила меня по плечам и по спине.
За окнами такси на город опускались, пронзаемые фарами машин, уже по-настоящему глубокие сумерки.
