"…была в лагере врач, немка, она меня невзлюбила, никогда лекарство полной порцией не давала. Простывала я часто, да ещё и курила, а Германии климат не для жителя Средней полосы России. Кашель грудь рвал, да днём ещё терпимо было, а ночью ни самой выспаться, ни соседям по койкам покоя не давала. Приду к врачихе, а она вся такая дородная, белобрысая и с голубыми глазами:
— Их кранк! — говорю ей, а она даст одну пилюльку — и хватит! От такой пилюльки проку было мало, да она и сама, пожалуй, это знала.
И на конвейере работа была не мёд: пыль от породы забивалась под ногти, уголь идёт мытый, руки трескаются от воды и болят. Приду к ней, стерве, покажу ей руки, а она:
— Айн момент! — и даёт вазелину меньше чайной ложечки. Экономия! Видно, самой не приходилось работать на конвейере"
Лично моё соображение такое: тётушка называет постоянного лагерного медработника "врачихой", что сомнительно: вероятнее всего она была только фельдшером.
"…к нам раз в неделю приезжал другой, очень хороший врач, профессор. Власти предлагали ему кафедру в институте с условием, если он откажется от жены еврейки. Он отказался от кафедры, но не от жены:
— Никто и ничего мне в жизни дать не может, всё, что хотел, я достиг со своей… — не знаю имени его жены, да и его имени не знала"
Вот оно, немецкое расточительство: рабов с востока консультировал профессор! Интересно, а если бы не ситуация? Тогда работницам хватило бы и одной жадной до лекарств фельдшерицы? Явная вольность: откуда тётушка могла знать, что и как говорили новые власти профессору медицины?
"простудилась и я, по ночам кашель грудь рвал, сердце стало побаливать. Мысли в голову полезли: "а не туберкулёз у меня!? И зачем мне здесь умирать!?" А врачиха, подлая, к профессору не допускает. Так я в один из приёмов ворвалась в кабинет и начала с места:
— Их кранк, их нихт шляфен! — немка шипит от злости, что я прорвалась через её кордон, но ничего сделать не может! Профессор посмотрел на коллегу и ничего не сказал, раздел до пояса, прослушал, написал рецепт и отдал моей противнице. Потом написал записку на шахту о том, что бы меня перевели на другую работу по состоянию здоровья.
Врачиха с того приёма стала давать мне лекарства полностью, и болезнь пошла на убыль. Многие старались попасть к нему на приём, но он помогал только таким, кому действительно нужна была помощь"
Странные всё же эти немцы: мнение опального профессора медицины имело силу и вес для шахтной администрации? И почему его вообще не сгноила новая власть Германии? Это так было просто сделать! И почему его жену, еврейку, всё же новые власти не тронули? В нашем отечестве жён "больших людей" "вождь народа" определял по тюрьмам, да лагерям и делал такое в нужном количестве, шутя и с улыбкой! А те чудаки только предлагали оставить жену-еврейку — и взамен кафедру получай!? Может, не стоит сегодня задавать такие вопросы?
