— Пойдите и поищите маму! Как бы она где-нибудь не замёрзла! — как бабке ослушаться было? Накинула на себя плохонькую одежонку, да и отправилась исследовать уличные сугробы на "предмет возможного отыскания замёрзшего тела". Нашла она хозяйку в одном из трактиров, где та хлестала водку и доходила до "нужной кондиции".
Полураздетая ночь для матери кончилась плохо: она жестоко простудилась. Свезли её, голубушку, в больницу, где она, не приходя в память и умерла с заключением медиков: "крупозное воспаление лёгких"
И опять я побежала к родителю, а его на месте не оказалось, в отъезде был, куда-то поехал заказ на мебель выполнять. Рабочие из отцовой мастерской говорят:
— Беги к хозяевам, проси денег на похороны! Авось, что-либо и дадут!
Дали рублик, изверги! Пожалели сирот, сказать нечего. Мачеха, правду сказать нужно, кое-что собрала, да и богатые граждане харчей подбросили. А как всю детскую ораву везти в морг прощаться с матерью? Опять люди кое-что дали, кое-как нас одели… Помню последнего малыша, год ему всего исполнился, сидит и сосёт соску, ничего не понимает…Счастливец! А тут ещё длинногривый голос на нас повысил, кричать стал, что не будет по усопшей "чин править" потому, что денег за это ему никто платить не собирается…"
"Супруг" на похороны жены так и не появился. Сколько времени сироты были предоставлены сами себе — об этом в записях тёти нет ни слова. Поскольку и моя мать была участницей того, о чём изложено выше, то я пытался выяснить подробности о том, что было далее:
— Не помню.
Как сегодня у нас обстоит дело с милосердием? В какую сторону мы изменились? В лучшую? Стали подлее? Произошло с нами такое? Или мы так и остались на месте, как и сто лет назад? А с другой стороны разве каких-то сто лет могут изменить мою природу? Спросите меня, стал я лучше за последние сто лет?
— Я-то!? Да, разумеется, я стал лучше, а вот другие — нет и нет! Как были сволочами, так и остались ими! — подобные глубокие понимания собственной природы поднимают меня над миром!
Возвращаюсь к тётушке:
"…понесла меньшего братишку в приют, а он как чувствовал, что я его навсегда оставляю у чужих людей. Ухватился ручонками за мою шею, а сам дрожит, кричит, нянька приюта никак руки его оторвать не может…Плакала я так, будто у самой сердце кто вырывал из груди. Не помню, как я вырвалась и всю дорогу до своей конуры ревела без остановки…"
Так она разнесла троих родственников по приютам. В числе "троицы" была и моя мать. Четвёртую девочку хотели добрые люди удочерить, но, видимо, доброты на такой подвиг у них не хватило, они передумали и сами определили ребёнка в приют. И осталась тётушка пятая, как она пишет "на произвол судьбы"
