были настигнуты триерами, которые и предали их пучине со всем экипажем, а другие, будучи рассечены пополам военными людьми на них, были вытянуты на ближайшие берега. Произошло большое избиение варваров, и море было окрашено по истине убийственным потоком, как бы идущим сверху из рек».
К этому рассказу Пселла мы должны прибавить следующие замечания. То, что Василий II держал Русских в страхе, это может иметь некоторое фактическое основание в событиях 988 года. И другой Византиец употребляет подобное выражение: «Варда склонился под жезлом властителя; его трепетали Грузины и страшились Тавроскифы» (ἔϕριξαν τοῦτον "Ιβηρες, ἔπτηξαν Ταυροσκύθαι, Manasses, Compendium chron. p. 253, v. 5967). Но едва ли Пселл хорошо знал то, что делалось, и особенно что замышлялось на берегах Днепра; его известия о постоянном враждебном настроении Русских, о неоднократных их сборах к походу на Константинополь возбуждают недоумение и сомнение. Другое говорит Кедрин или, что то же, Иоанн Фракисийский. По его словам, Русские находились до июня 1043 года в совершенно мирных отношениях к Византийцам; обе стороны безбоязненно вели между собой торговлю, вступали в торговые сделки. [84] Самый повод к войне возник «среди скифских купцов», находившихся в Константинополе и поссорившихся с местными Греками; при столкновении, обратившемся в рукопашную схватку, был убит один важный Скиф, то есть, Русский. Владимир Ярославич, которого Кедрин считает повелителем Русских, отличаясь раздражительным характером, тотчас же стал собираться в поход. Во всяком случае — каковы бы ни были отношения между русскими [308] князьями, родственниками Василия II и Константина VIII, и византийскими императорами, мужьями Зои, не всегда к ней почтительными, — эти отношения не мешали Византийским государям держать при себе большой союзный русский корпус. Как бы ни мало развито было национальное сознание и представление о народном или государственном единстве в те /93/ времена среди Русских, все-таки, по-видимому, нельзя было вверять ни безопасности императора, ни охранения империи единоплеменникам враждебного народа. Когда Русские действительно стали грозить нашествием, то, по свидетельству Кедрина (р. 552), византийское правительство нашло необходимым удалить из столицы, как русских купцов, так и русских военных людей: «Скифы, находящиеся в столице в виде союзников, были рассеяны в провинциях» — καὶ τοὺς μὲν ένδημουντας τῇ βασιλίδι ἐμπόρους τῶν Σκυθῶν, ἔτι δὲ καὶ τοὺς κατὰ συμμαχίαν παρόντας διασκορπίσας ἐν τοῖς θέμασι. Это было сделано для того, чтоб уничтожить возможность какого-либо покушения или движения изнутри (ἵνα μὴ καὶ ἀπὸ τῶν ἔνδον ἐπιβουλή τις ἀνεγερθῆ: Cedren. II, 552). Кроме указания на присутствие русских союзников, русского союзного корпуса в Византии, для нас важна еще одна черта, отмеченная Кедриным-Скилицей (р. 551). В Константинополе знали, что Русские шли не одни, что и они имели много союзников, и что этими союзниками были народы, обитающие на северных островах океана: προσεταιρισάμενος δὲ καὶ συμααχικόν οὐκ ὀλίγον ἀπὸ τῶν κατοἱκουντων ἐν ταῖς προσαρκτίοις τοῦ Ὠκεανοῦ νήσοις ἐθνῶν. Нет никакой причины сомневаться, что здесь разумеются жители Скандинавии и Исландии, которых Греки, а по следам их — и Византийцы, одинаково считали за островитян. Следовательно, Византийцы умели отличать Русских от Нордманнов и в случае нужды не затруднялись найти соответствующие слова и выражения для обозначения последних. Сумели бы они указать и на скандинавский характер варяжского корпуса, если б этого требовало самое существо дела.
