Чрез 11 лет, то есть в 1044 или 1045 году, Гаральд, по саге, возвращается в Норвегию. Это, положим, вполне соответствует исторической действительности, но только спрашивается: как народная память, предполагаемая хранительница саг до их письменной, очень поздней редакции, удержала такие искусные и точные хронологические подробности? Несомненно, повторяем, ученое соображение данных Гаральдовой саги с каким-либо хронологическим руководством (книжка Ape Фроди?) или с собственною ученою памятью саго-составителя. Точно так же на основании знакомства с Гаральдовой сагой сделана заметка о большом числе Скандинавов, отправившихся в Миклагард и сделавшихся там Вэрингами при Михаиле Каталаке. В первой части своей статьи мы почти повторили ошибку, которую все делают, придавая словам Греттлы, сюда относящимся, самостоятельное значение, находя здесь свидетельство о более частых, чем прежде, поездках Скандинавов в Византию (С. А. Гедеонов и Α. Α. Куник). Между тем, здесь просто говорится в однократном смысле и в однократном глагольном виде: ео tempore complures Nordmanni Miklagardum profecti, ibi militiae nomina dederunt, и разумеются спутники Гаральда Норвежского.
[44][232]Сказанного достаточно о Греттировой саге. Позднее происхождение ее также, несомненно, как и поздняя письменная редакция, всеми относимая к концу XIII или началу XIV века. [45] После того, что мы прибавили к этому от себя, мы не считаем возможным сколько-нибудь опираться на таком источнике. Более к нему мы не воротимся.
Обращаемся к Гаральдовой саге и к подвигам этого предводителя Вэрингов в сицилийском походе. Эти подвиги, по /403/ всем редакциям, состояли в завоевании четырех городов и всякий раз посредством новой военной хитрости. Первый город взят посредством птиц, которые имели свои гнезда в городе и были наловлены в лесу, куда они летали для добывания пищи. К спинам этих птиц прикреплены были сухие смолистые сучья соснового дерева, намазанные воском и серой, и потом с одного конца воспламененные. Птицы полетели в свои гнезда и зажгли город; жители испугались, вышли и стали просить мира и прощения за свои дерзкие речи, произнесенные ранее против императора, и потом сдались (Heimskringla, гл. 6). Давно замечено сходство и тожество этого рассказа с известным взятием Искоростеня русской княгиней Ольгой, и даже тут находили какую-то опору для норманнского происхождения Ольги. Д. И. Иловайский, опровергая такой вывод, заметил, что то же самое рассказывается о Чингиз-хане. Но указание на Чингиз-хана ничего не объясняет, потому что он мог
