Сегодня человек использует радио и телевидение для передачи вестей на другой конец земли, но не имея дзэн, он использует пропаганду в эгоистических целях, распространяя ненависть и страх, и человечество не знает покоя ни днем, ни ночью.
Является ли человек все еще беспутным сыном Небес? Впадает ли он в слабоумие древних цивилизаций? Нет, он просто принял чрезмерно большую дозу снотворного и его мучают во сне кошмары.
49. Проповедь Дхармы И-чуаня
Когда мастер И-чуань занял свое место, чтобы начать проповедовать Дхарму, из группы слушателей вышел мирянин и стал прогуливаться с запада на восток у колонн храма. Затем свой дзэн продемонстрировал монах, прогуливаясь с запада на восток.
«Мирянин понимает дзэн, — сказал И-чуань, — а монах не понимает».
Мирянин подошел к И-чуаню со словами: «Благодарю за похвалу», но прежде, чем он успел договорить, мастер ударил его палкой и затем спросил: «Может ли кто-нибудь сделать вывод из этого коана?» Никто не ответил. «Тогда, — сказал мастер, — я его сделаю сам». Он бросил посох и ушел в свою комнату.
НЕГЭН: Дзэнские монахи усердно исповедовали Дхарму. Чем меньше слов, тем лучше. Иногда присутствующий задает вопрос и учитель отвечает, иногда кто-то из слушателей приближается к учителю, чтобы выразить свое понимание. Учитель одобряет или не одобряет, и на этом урок заканчивается. Учитель является слушателем и слушатель — учителем. Все происходящее касается всех присутствующих, и никто не свободен от ответственности.
И мирянин, и монах в равной мере продемонстрировали свою свободу, и им следовало спокойно хранить свое сокровище, независимо от того, что сказал мастер.
Фугаи сказал о мирянине: «Утренние облака спустились в лощину меж гор», и о монахе: «Вечерний дождь стучит в окно хижины». Нет притворства, нет искусственности — это и есть свобода.
Для учителя положение мирянина таково, что всегда «чем дальше, тем лучше», оно всегда становится лучше с течением времени, монах же никогда не достигнет совершенства.
И-чуань, возможно, сказал: «Сахар — сладкий, а перец — острый». Мирянин заслужил удар, поскольку он привязался к одобрению, а монах — потому что желал ускорить постижение.
Не было смысла более останавливаться на этом инциденте, поэтому слушатели сидели молча.
