Святая Дева-Летописица[12], она знала, что он никогда ее не отпустит. Он лишит ее будущего, что равносильно убийству. У нее было лишь это ужасающее настоящее. С ним.
Паника, чувство, которое она уже какое-то время не ощущала, поднялась у нее в груди.
Оцепенение ушло, и чтобы хоть как-то отвлечься, она сосредоточилась на холоде, исходившем от земли. Лессер одевал ее лишь в ту одежду, что забрал из ее собственного шкафа и комода, и она была лишена колготок, свитеров, теплых носков и ботинок. Но холод все равно безжалостно проник бы через все слои одежды, разъедая кости, покрывая ее сердце ледяной коркой.
Мысли метнулись к ее дому, в котором она так недолго прожила. Она вспомнила, как разводила огонь в камине в гостиной, как была счастлива, переехав в собственный дом… Это были плохие образы, плохие мысли… Они напоминали ей о прежней жизни, о матери… о брате…
Боже, Ривендж[13]. Рив сводил ее с ума своим деспотизмом, но оказался прав. Если бы она осталась со своей семьей, она бы никогда не познакомилась с Мэри, своей соседкой. И той ночью она не пошла бы через луг, чтобы удостовериться, что все в порядке. Она никогда бы не наткнулась на лессера. Она бы никогда не оказалась здесь: мертвая, но дышащая.
Она гадала о том, как долго брат искал ее. Сдался ли он уже? Вероятно. Даже Рив не смог бы продолжать так долго без малейшего намека на надежду.
Она могла поспорить, что он разыскивал ее, но в каком-то смысле была даже рада, что не нашел. Будучи очень агрессивным мужчиной, он все же оставался гражданским и мог пострадать, пытаясь спасти ее. Лессеры были сильны. Жестоки и могущественны. Нет, вернуть ее мог только кто-то равный этим чудовищам.
Образ Зейдиста всплыл в сознании, четкий словно фотография. Она увидела его свирепые черные глаза. Шрам на лице, рассекающий верхнюю губу. Вытатуированные на шее и запястьях метки раба крови. Она вспомнила шрамы от хлыста на его спине. И кольца, которыми были проколоты его соски. Его мускулистое, худощавое тело.
Она подумала о его сильной, несгибаемой воле и яростной ненависти, жившей внутри него. Он устрашал, был ужасом всей вампирской расы. Разрушенный, не сломленный, по словам его близнеца. Но именно эти черты превращали его в идеального спасителя. Только он один мог выстоять против лессера, похитившего ее. Вероятно, безжалостность Зейдиста была единственной вещью, способной спасти ее, хотя она и не рассчитывала, что он вообще стал бы искать. Она была обыкновенной гражданской, с которой он дважды встречался.
