— Семь с половиной баллов, старпом, — сказал Куликов, склонившись над вахтенным журналом. Он раскачивался и притоптывал. — Без строгача мне не обойтись. Может, скинем два балла?
— Неужели такому тебя мог научить дед Иван? Пиши как есть. Внизу добавь: действовал по распоряжению старшего помощника капитана. Я подпишусь.
— Тогда «строгача» влепят вам, чиф.
— «Строгачами» я облеплен, как рыба чешуей. Что капитан?
— Кажется, спит...
— Кажется?
— Видите ли... гм, когда был самый напряженный момент, мне вдруг показалось, что в каюте капитана послышались шаги, понимаете? Я заглянул в каюту, и мне показалось... — Жора сделал ударение на этом слове, — что капитан стоит у окна и глядит, как доктора тянут к траулеру. Понимаете?
— Я все понимаю, Жора. — Русов задумался, потер лицо ладонями. — Тебе все это показалось. Да вот и Степан Федорович. — В рубку вошел второй помощник капитана. Начиналась его, с ноля до четырех утра, «пенсионерская» вахта. Русов опять растер лицо, в голове все еще трепыхалась странная мысль: «Поспешил, поспешил», но в чем он поспешил? Когда? Ах, вот в чем дело, поспешил тогда, когда сказал «Коряку»: «Вот и все позади». Как же он так? В океане так не говорят, вот океан и подкинул историйку с доктором. И Русов сказал: — Ну вот, полагаю, кажется, с этой бункеровкой уже все позади. Степан Федорович, буду у доктора, если что, звякни.
В свежей красной рубахе, закинув ногу на ногу, доктор сидел в кресле возле низкого столика.
На столе было расстелено сырое полотенце, чтобы во время сильной качки посуда не сыпалась на палубу.
Глаза у доктора лучились. Пухлые губы расплывались в улыбке. И Русов заулыбался: доктор был вечно радостен, говорил всегда шумно, бурно; ему постоянно надо было что-то делать. И вот на промысле сидеть без дела не пришлось.
— Ах, как я поработал! — громко сказал доктор, как только Русов закрыл за собой дверь. — Чертовски сложная была операция, Колька! Острая, зазубренная стружечка пробила роговицу и погрузилась в стекловидное тело глаза. Но я все сделал превосходненько. Три часа провозился! Так хорошо, что я практиковался и в глазной хирургии, И Анка...
— Кто такая?
— Кто? Да, я ведь еще не сказал — врачишка траулерная. Длинненькая, тоненькая... Как она переживала, какими она глазищами глядела на меня. Ну как на бога-спасителя. Ведь она терапевт! Так вот — это она мне помогала при операции. И когда все завершилось — рухнула в кресло и заплакала. А потом вскочила, обняла .меня и поцеловала... — Доктор засмеялся, запыхал сигаретой. — Целует меня и выкрикивает: «Это я за больного, за больного!» А мне стало весело, и я ее обнял и тоже целую и говорю: «Да-да, и я за больного, за больного!» А больной в этот момент шевельнулся на столе и просит: «Анечка, уж и меня бы поцеловали... за меня?» Аня засмеялась, покраснела и говорит: «Пойдем, Толечка, ко мне, поужинаем. Сил нет, как есть хочется!» Отправили мы больного в госпиталь, сели за стол, а тут и капитан приходит с помполитом. И только собрались немножко посидеть, вдруг мерзкий голос по радио: «Приемка топлива окончена. Доктора просят срочно вернуть на танкер». Это ты, злодей, торопил?
