Весьма вероятно, что Жозе Анайсо, которому принадлежит последняя сентенция, прав, и человек в самом деле принадлежит к породе тварей земнородных, не могущих, не умеющих, не желающих утешиться, но все же какие-то его поступки и деяния поддерживают в нас надежду на то, что когда-нибудь придет он поплакать на плече другого человека, хотя, вероятно, будет уже поздно и ни на что другое времени не останется. Об одном из таких деяний сообщено было в том же выпуске теленовостей, а на следующий день во всех подробностях и с комментариями историков, литературоведов и поэтов расписано в газетах, а шла речь о том, как на французское побережье, неподалеку от городка Коллиура, скрытно высадилась команда — вполне, впрочем, штатская и просвещенная — испанцев, которые во мраке ночи и под покровом тьмы, не боясь ни уханья сов, ни эктоплазмы,[15] нагрянули на местное кладбище, где уж давным-давно покоился Антонио Мачадо. Кто-то из тех, кому вечно не спится, уведомил жандармов, те бросились вдогонку за осквернителями праха, но задержать их не смогли. Мешок с добычей был брошен в лодку, которая, не глуша мотор, ждала злоумышленников у берега, и через пять минут она была уже в открытом море, сопровождаемая беглым огнем жандармов, раздосадованных скорее тем, что поимка сорвалась, чем потерей поэтических мощей. В интервью Франс-Пресс мэр Коллиура попытался развенчать героизм этого деяния, причем даже дал понять, что нельзя утверждать наверное, что похищены были бренные останки именно Антонио Мачадо, ибо не стоит даже и уточнять, сколько именно лет прошло со дня похорон, да и вообще лишь по невероятной забывчивости местных властей могла сохраниться его могила, хотя всем известно, с каким благоговейным трепетом относятся у нас в стране к праху поэтов.
На это бравший интервью журналист — человек, как видно, тертый, но при этом столь мало склонный к скепсису, что возникали сомнения в том, что он француз, сказал, что, по его мнению, для поклонения реликвии нужна лишь она сама, подлинность же её — дело десятое, было бы хоть подобие правдоподобия: вспомнить хоть, как в свое время в валенсианской епархии укрепляли веру целым набором реликвий — была среди них и чаша, из которой пил на тайной вечере Господь наш, и сорочка, которую носил он в детстве, и несколько капель молока, которым вскормила его Приснодева, и несколько волосков с её собственной головы и гребень, которым расчесывала она волосы — белокурые, как оказалось — и щепы от Святого Креста, и не поддающаяся точному определению часть тела одного из младенцев вифлеемских, и две из тех тридцати монет — выясняется, что все-таки серебряных — за которые, хоть и не был сам в этом виноват, продался Иуда, и наконец в завершение реестра зуб Святого Кристована длиной в четыре и шириной в три пальца, причем эти размеры — изрядные, согласимся — покажутся сверхъестественными лишь невеждам, не имеющим понятия о том, каким исполином был сам святой. И где же теперь испанцы похоронят поэта Мачадо? — осведомился Жоакин Сасса, никогда не читавший его, а Жозе Анайсо ответил: Если верно, что несмотря на всю переменчивость судьбы и безумие мира, всякой вещи — свое место, и всякое место требует своей вещи, то, во что превратился ныне Антонио Мачадо, должно быть похоронено где-нибудь в полях, окружающих Сорию, желательно под каменным дубом, и над могилой без креста, без надгробного камня пусть просто насыпят невысокий холмик, и ему даже не надо придавать форму лежащего человеческого тела, ибо время все равно все выровняет, приземлит до самой земли. Ну, а нам, португальцам, есть кого похищать с французских кладбищ? Насколько мне известно, там похоронен лишь Марио де Са-Карнейро,
