— Тогда почему вы не даете им делать, что они хотят?
— Как, ради всего святого, цветок может чего-то хотеть? У него просто нет такой возможности!
Анна могла долго скрывать свое неудовольствие, но в конце концов оно всегда прорывалось презрительным «пуф!». Так случилось и на этот раз. Она повернулась к цветам спиной и устремилась в ту часть сада, которая, по рассказам Джона, была самой неаккуратной из всех и которую он намеревался непременно привести в божеский вид следующей весной, сделав из нее «настоящий правильный сад». Мы с Джоном проследовали за ней.
— Тебе правда не нравится мой сад, юная леди?
Она яростно потрясла головой. Ей не пришлось придумывать ответ, он и так уже давно плясал на кончике ее языка.
— Мистер Джон, у вас тут настоящая война! — Таков был ее безапелляционный вердикт.
Бедный старый Джон был наголову разбит с одного залпа.
— Война? — ничего не понимая, пролепетал он.
Она гордо кивнула.
— Все ваши цветы выглядят как солдаты на параде, — сказала она и для наглядности промаршировала вокруг клумбы, как игрушечный деревянный солдатик. Джон как-то умудрился сдержаться, ограничив изъявление эмоций кратким «Ого!».
Когда мы отправились в дом выпить чаю, я принялся молиться, чтобы Арабелла случайно не спросила Анну, понравился ли ей дом. В воздухе явно пахло еще несколькими пренебрежительными «не-а». К сожалению, она спросила. Однако, к своему удивлению, я не услышал «нет». Анна оглядела комнату и сказала:
— Похоже на заколдованный замок, Финн. Как в той книге, которую ты мне дал.
Я не помнил никакого замка, и мне к тому же совершенно не понравилось то, как она непринужденно сделала меня участником дискуссии. Это всегда означало, что сейчас обязательно что-то случится. Вот и теперь у меня снова появилось это свербящее чувство, но Арабелла и Джон совершенно ничего не поняли и так и лучились от удовольствия при мысли, что живут в заколдованном замке. К следующей реплике они готовы не были:
— Ну, помнишь, Финн, это где люди засыпали на сто лет.
Я бы дорого дал, чтобы в тот момент тоже оказаться спящим! Она начала эту игру, она могла и закончить, но нет, она втащила меня внутрь, и теперь мне оставалось только сидеть и ждать, в надежде, что взгляды, которыми они сверлили друг друга, вскоре смягчатся.
Я никогда не мог понять, почему так получается, что сначала ты годами учишь детей быть правдивыми и честными, а потом приходит время, когда ты только и мечтаешь, чтобы они забыли, чему ты тогда их учил. Со мной такое часто случалось. Я надеялся, что, может быть, на этот раз она не будет слишком честной. Но она была честной все время.
