Эта сцена происходила недалеко от Санрайза, и миссионер, открыв дверь Леклеру через несколько часов после происшествия, удивился, что Батара нет в упряжке. Его удивление было еще большим, когда искатель откинул мех, покрывавший сани, взял Батара на руки и, шатаясь, переступил порог хижины.
Хирург из Мак-Квестшена, случайно находившийся у пастора и болтавший с ним, тут же принялся перевязывать раны Леклеру.
— Да нет, спасибо, — говорил он ему. — Займитесь сначала собакой. Он не умрет? Мне необходимо с ним справиться, укротить его.
И быстрое выздоровление Леклера хирург расценил просто как чудо, а миссионер увидел в нем перст Божий, но раненый был еще так слаб до весны, что, заболев лихорадкой, снова был вынужден лежать в постели. Батара же постигла более серьезная судьба, но жизнеспособность его организма восторжествовала, кости его задней лапы срослись, за несколько недель восстановилось его здоровье, поскольку, затянутый ремнями, он пролежал эти несколько недель неподвижно на полу. Когда наконец выздоравливающий, бледный и дрожащий Леклер вышел и присел около двери, чтобы погреться на солнышке, Батар уже вновь утверждал свою власть над другими собаками, и не только над товарищами по упряжке, но и над собаками миссионера.
Ни один мускул, ни одна шерстинка не зашевелились на нем, когда впервые он увидел своего хозяина, который передвигался медленными шагами при поддержке пастора с тысячью предосторожностей и которого тот усадил на табурет.
— Ах, какое прекрасное солнце! — воскликнул Леклер, вытягивая спои похудевшие руки и подставляя их солнцу.
Попом взглядом он скользнул по собаке, и прежний блеск вспыхнул в его глазах. Он тихонько дотронулся до руки миссионера.
— Отец мой, — сказал он, — этот Батар — сущий демон. Принесите мне мой револьвер, чтобы я хоть спокойно мог радоваться солнцу.
И в течение нескольких дней, длинных дней, Леклер усаживался на солнце перед хижиной все время настороже, с револьвером на коленях. Как только Батар замечал своего хозяина, он тут же глазами искал на привычном месте оружие, и как только он его обнаруживал, он обнажал свои клыки, давая понять таким образом, что он все понимает.
Леклер отвечал ему той же гримасой. Однажды миссионер заметил эту сцену.
— Господи, Боже мой! — воскликнул он. — Можно подумать, клянусь честью, что это животное понимает все.
Леклер тихо усмехнулся.
— Посмотрите, отец мой. Он сейчас услышит, что я ему скажу.
Как будто в ответ, Батар напряг свое единственное здоровое ухо, чтобы лучше услышать.
