Лаки сидела и рассматривала янтарную жидкость, которая плескалась в ее стакане.
— Самая злая женщина из всех, кого я знала. Злее Хозяйки. Как только гости выходили за дверь, она бралась за меня. — Теперь она заговорила, растягивая слова. — Бонни, ты не сделала реверанс, когда миссис Абернати вошла. Ты взяла два бисквита со стола, когда тебе было позволено взять только один. Учитель сказал, что ты вчера не подготовила арифметику.
Лаки дошла до половины стакана.
— Потом она заставляла меня сидеть и ждать, пока она найдет подходящую розгу — толстую, как ее указательный палец.
Она подняла стакан и, прежде чем выпить все до дна, посмотрела через него на свет.
— Однажды она пошла в гости к жене священника. Собиралась обсудить мое поступление в пансион для благородных девиц. Пока ее не было, я спилила дерево. Оно упало на крышу, проломило ее и рухнуло прямо посреди уютной гостиной, разбило весь ее хрусталь. Я убежала, до того как она вернулась домой.
Лаки мягко рассмеялась.
— Иногда я жалею, что не дождалась ее. Так хотелось увидеть выражение ее лица. — Она держала в руках пустой стакан и смотрела сквозь него. — А иногда хочется вернуться и извиниться. — Она встала с остекленевшими глазами, взяла бутылку и проговорила: — Мне лучше уйти сейчас и выспаться хорошенько.
Ангелочек взяла ее за руку.
— Лаки, постарайся не пить так много. Хозяйка сказала, что выкинет тебя вон, если ты не прекратишь пьянствовать.
— Не беспокойся обо мне, Ангелочек, — сказала Лаки со слабой улыбкой. — Я слышала, что в наших краях на одну женщину приходится двадцать мужчин. Счет точно в мою пользу. Смотри лучше за собой. Магован тебя ненавидит.
— Магован — это бесполезный кусок лошадиного дерьма.
— Это правда, но Хозяйка встречалась с ним на днях, и он наговорил ей, что ты стала ленивой и дерзкой. Так что будь осторожна. Пожалуйста.
Ангелочку было абсолютно все равно. Какая разница. Мужчины все так же будут приходить и платить, чтобы немного позабавиться, до тех пор, пока в их жизни не появится скромная приличная девушка. А с ней они будут обращаться так же, как с ее мамой. При встрече будут делать вид, что не знают ее. Добропорядочные женщины так же будут отворачиваться от нее, а их дети — таращить глаза и спрашивать, кто это, не получая ответа. И она будет работать — конечно же, с наступлением темноты — до тех пор, пока не станет уродливой или слишком больной, чтобы привлекать к себе внимание.
Если бы только она могла жить так, как живут люди в горах. Охотиться, как они, добывая себе пропитание, построить кров и никогда не отвечать ни перед кем за свои поступки. Просто жить наедине с собой. Это, наверное, похоже на небеса.
