Таким образом, здесь была другая просьба, которую Иисус считал более насущной. Это была просьба больного о прощении его грехов. Однако, этот человек не сказал Иисусу ни одного слова. Он тихо лежал на своей постели.
Мне легко представить себе, как он лежал там и только смотрел на Иисуса.
Но Иисус слышал эту молитву без слов, которая вырывалась из сердца больного человека, молитву о прощении его грехов. И прежде всего Он ответил на эту молитву. Затем Он ответил также и на другую молитву, исцелив больного телесно.
Это помогает нам несколько глубже проникнуть в тайну молитвы.
Молитва проникает глубже любых наших слов. Она обитает в душе, прежде, чем мы сможем облечь ее в слова. И она остается в душе, когда последнее слово молитвы прошло через наши уста.
Молитва является выражением состояния нашего сердца, нашего духа. Молитва — это вполне определенное сердечное устремление к Богу, которое Он на небесах воспринимает, как направленный к Нему зов. Облечено ли это устремление в слова или нет для Бога не имеет значения, а только для нас.
Каково должно быть состояние и устремление сердца, которое Бог воспринимает, как молитву? Я хочу назвать два признака.
Это состояние, без сомнения, является первым и самым верным признаком молящегося сердца. Насколько я понимаю, молитва и установлена–то для беспомощных. Это для них последний выход. Да, именно последний выход. Мы пытаемся сделать все, прежде чем, наконец, избираем путь молитвы.
Так обстоит дело не только перед обращением. Во всей нашей христианской жизни молитва является нашим последним выходом. Да, я знаю, что мы часто произносим прекрасные молитвы, наедине или в обществе, не будучи побуждаемы к тому безвыходностью нашего положения. Однако, я не уверен, что это действительно молитвы.
Молитва и беспомощность неразрывно связаны друг с другом. Лишь ощущающие свою беспомощность могут молиться.
Послушай ты, который часто ощущаешь себя настолько беспомощным, что просто не знаешь, что тебе делать. Порою ты даже не можешь молиться. Твое сердце полно греха и нечистоты; все твои интересы вращаются вокруг того, что Библия называет миром. Бог, предвечный и святой, представляется тебе таким далеким и чуждым, что для тебя кажется двойным грехом в таком состоянии приближаться к Нему. Снова и снова ты спрашиваешь себя: «Действительно ли я хочу оторваться от этой мирской жизни? Не является ли равнодушие и половинчатость моей христианской жизни следствием того, что в глубине своего сердца я, по сути, и не хочу ничего другого?»
