- Пиндёшь на ярмарок - слипци поють! - рассказывала женщина. - Хорошо слушать их! Хорошо...
Против меня у другого окна за столом сидел человек, лицом похожий на дьякона. Длинные волосы падали ему на плечи и сутулую спину, клочковатая рыжая борода осыпала грудь широким веером. В массе волос лицо его казалось уродливо маленьким. На нём был надет чёрный сюртук, весь измятый, и крахмаленная рубаха, тоже смятая и вся в пятнах. Из-под бороды высовывался конец развязавшегося галстуха. Его левый глаз затёк синеватой опухолью, а правым он неподвижно смотрел на женщину.
- Я был там! - вдруг сказал он глухим, рыкающим голосом и ударил ладонью огромной руки по столу. Все обернулись, и женщина, приподняв голову, вытянула шею к нему.
- Был в Киеве... Белой Церкви... и ещё во многих городах... имена их уже не помню теперь. Всё, о чём ты говоришь, видел я, знал. Днепр... Гой ты, Днепр ли мой широкий! Это я пел, когда был в оперном хору...
Голос его наполнял кабак подземным рокотом, властно вторгался в грудь вместе с воздухом, и в груди у меня стало тяжко от этого угрюмого и безнадёжного звука.
- Садись ко мне, женщина, я тебя угощу пивом...
Чёрный и худой человек встал и заявил:
- Нельзя! Я угощаю...
- Ну, всё равно. Ты или я - всё равно...
- П-пой, хохлуша! - застонал жестянщик. Женщина ласково взглянула на человека с подбитым глазом и сказала:
- Коли вы были тамо, то знаете...
- Сердце глупого подобно разбитому сосуду и не удержит в себе никакого знания, женщина... Это говорит Иисус, сын Сирахов... Можешь ты петь? Я тебе дам двугривенный.
Он тяжело завозился, отыскивая рукой карман в брюках.
- Заплатят без вас! - с презрением и обидой крикнул чёрный человек с беспокойными глазами.
- Всё равно! Всё - всё равно... Ты, я, она... мы все - как помёт осла в пустыне, по дороге к Иерусалиму...
Рыжий мужик с угрозой взглянул на философа, вынул из кармана кисет и тряхнул им в воздухе. Звякнули деньги.
- Видал? - спросил рыжий и снова засунул кисет в карман.
Женщина закрыла глаза и, качнув головой, заговорила:
- Ось, теперь як пред очима воны... Сидять на земли, близ дорози, а сонечко пече им головы, и витер осыпае пылью...
- Так. Помню! - точно молотом ударил, сказал человек с подбитым глазом.
- Кругом стоять люды тыном... И поють воны, ти слипенькие...
Из большой груди женщины вырвался густой, дрожащий звук:
Ма-а-ти-и-нко!..
- Так! - рявкнул бывший оперный хорист, снова ударяя рукой по столу.
