— Прихоти войны, сэр.
— С позволения вашего величества, — раздался тихий угодливый голос, — он взялся за эту дорожку самочинно. Произошла ошибка, с позволения вашего величества. Убирайся отсюда, дурак, — прошипел тот же голос на ухо Израилю.
Он принадлежал одному из младших садовников. Израиль, по-видимому, на этот раз спутал, какая работа была ему поручена.
— Пошел отсюда, осел, — снова прошипел садовник и добавил громче, обращаясь к королю: — Он ошибся, ваше величество.
— Уходи… ты уходи, а он пусть остается тут, — сказал король.
Подождав, чтобы садовник отошел подальше, король снова обратился к Израилю:
— А ты был при Банкер-Хилле?.. При кровавом Банкер-Хилле?.. А? А?
— Да, сэр.
— Дрался как черт… как дьявол, а?
— Да, сэр.
— Помогал задать жару… помогал задать жару моим солдатам?
— Да, сэр, хоть и с тяжелым сердцем.
— А? А?.. Как так?
— Я счел это своим печальным долгом, сэр.
— И неправильно… весьма неправильно, да-да. Почему ты говоришь мне «сэр», а? Я твой король… твой король.
— Сэр, — ответил Израиль твердо, хотя и с глубокой почтительностью, — у меня нет короля.
Глаза короля гневно засверкали, но теперь, когда все открылось, Израиль уже ничего не боялся и продолжал стоять перед ним все с той же безмолвной почтительностью. Король, внезапно повернувшись к нему спиной, быстро пошел прочь, но тотчас воротился уже не столь поспешным шагом и сказал:
— Говорят, ты шпион… шпион или еще какой-то лазутчик… так? Но я знаю, ты не шпион… нет-нет. Ты сбежавший военнопленный, а? Ты пробрался сюда, чтобы укрыться от розысков, а? А? Разве не так? А? А? А?
— Так, сэр.
— Ну, ты честный мятежник… мятежник, да, мятежник. Запомни, слышишь, запомни. Ничего никому не говори про наш разговор. И еще запомни. Пока ты будешь тут, в Кью, я пригляжу, чтобы тебя не трогали… не трогали.
— Да наградит вас господь, ваше величество.
— А?
— Да наградит господь ваше августейшее величество.
— Ну… ну… ну… — радостно улыбнулся король. — Я так и думал, что покорю тебя… покорю.
— Не король, ваше величество, а королевская доброта.
— Вступай в мою армию… в мою армию.
Печально опустив глаза, Израиль молча покачал головой.
— Не хочешь? Ну, так посыпай песком дорожки… посыпай-посыпай. Упрямая порода… очень упрямая, да, очень… очень… очень…
И, продолжая ворчать, великодушный лев удалился.
Израиль так и не смог решить, откуда королю стала известна тайна столь смиренного изгнанника: помог ли ему волшебный дар проникать в самую сущность человека, якобы нисходящий на монарха вместе с короной в числе многих других чудесных способностей, или его ушей достигли слухи, ходившие за пределами садов. Впрочем, последнее было вероятнее — незадолго до его встречи с королем младшие садовники где-то прослышали, что Израиль вроде бы и не англичанин. Отнюдь не бросая тень на преданность Израиля своему отечеству, следует все же сказать, что после вышеизложенной простецкой беседы с Георгом III он составил себе об этом государе наилучшее мнение. Теперь он верил, что в тираническом угнетении Америки повинно было не доброе сердце короля, а ледяная мудрость его советников. До этого же времени он полагал как раз обратное, разделяя твердое убеждение, господствовавшее в Новой Англии.
