Еще в иешиве, школе при хевронском храме – в такой же школе, только в Назарете, учился и его двоюродный брат Ровоам, – Иоанн задумывался над несправедливостью жизни, не жизни вообще, а пока только своей собственной, мальчишечьей. Однажды кто-то украл у соседа Иоанна по парте чернильницу. Не простую, глиняную, какие выдавали всем ученикам – простую-то зачем красть? – а серебряную, подарок богатого дядюшки-ростовщика. В краже обвинили Иоанна: ведь он же сидит рядом с пострадавшим. Иоанн был так убит подозрением и обвинением, что даже не стал ничего ни отрицать, ни доказывать. Он молчал. Упрямо молчал, когда его спрашивали, зачем он это сделал… ну, может быть, и не он, но все же – зачем? Молчание часто принимают за согласие. И раз он молчит, значит, виноват. Товарищи перестали с ним разговаривать, исподтишка устраивали ему каверзы: подкладывали на его скамью острые осколки камней либо горячие гвозди, а когда он шел к доске, незаметно подставляли ножку, и он спотыкался и падал под общий злорадный смех. Не смеялся только учитель по имени бен Эзра. Должно быть, он верил в невиновность Иоанна. Дальновидный учитель опасался, что Иоанн потерпит-потерпит издевательства да в конце концов и ожесточится и сделает в ответ тоже что-нибудь нехорошее, неправильное. Зло не должно порождать зло.
Господин бен Эзра однажды задержал Иоанна после уроков, когда ученики уже разошлись по домам, и сказал ему в назидание только одну фразу. Иоанн хорошо запомнил: Лучше страдать от несправедливости, чем самому вершить ее. И мальчик Иоанн страдал. Но вот вышло так, что тот мальчик, его сосед по парте, сам нашел пропажу у себя дома. Всем тогда стало стыдно за напрасные обвинения и издевательства над Иоанном. Товарищи и хотели бы извиниться, да не знали, как это сделать, как преодолеть свой стыд и угрызения совести – ведь обвинения были несправедливы… и Бог все видел с самого начала.
Учитель бен Эзра хорошо понимал своих воспитанников, знал, какие чувства теперь владели ими, но решил выжидать и не идти на помощь, хотел, чтобы ребята сами справились с неловкостью. Мальчишки есть мальчишки: они скоро позабыли свою вину, – и Иоанн как будто тоже забыл о своих страданиях. По-прежнему все играли вместе, дружили и даже сообща, разбившись на кучки, готовили уроки. И все же обида осела на дне Иоаннова сердца.
И потом было немало несправедливостей по отношению и к нему, и к другим, о чем он тоже переживал. Вот такой случай припомнил сейчас Иоанн, сидя на холмике среди степи. Одного мальчишку выпороли за то, что он задавал слишком много вопросов учителю – это был уже не бен Эзра, а другой, – так что наконец поставил его в тупик. И учитель, прежде любимый классом, сразу потерял авторитет, после того как оборвал вопрошавшего, велел ему удалиться из класса и вне школы ожидать положенное за дерзость наказание. Мальчик покорно отправился получать свою долю палочных ударов. Иоанн же – он очень хорошо помнит тот день – не находил себе места, и когда слышал стоны бедняги, и когда шел домой.
