И с этими словами они разошлись.
Службу Зигфрид не слушал. Она казалась ему невыносимо тягучей. Он не мог дождаться конца, не вытерпел и вышел на крыльцо.
* * *
Наконец двери храма растворились. Вновь, раздвигая толпу, показалась охрана, за нею — придворные дамы и возлюбленная его королевна.
Стражники учтиво, но настойчиво принялись отодвигать рыцарей, прокладывая путь для процессии. И тут Гунтер вновь подошел к Зигфриду и соединил его со своею сестрою.
— А теперь, Зигфрид, я скажу вам самое главное, то, что давно уже хотела сказать, — услышал он и почувствовал, как колотится его сердце.
— Говорите же, королевна!
— Награды, достойной того, что вы для нас сделали, на всей земле не сыскать. Я это хорошо знаю. И только Бог вознаградит вас на небесах. Здесь же, на земле, единственное, что мы можем и будем делать, — это любить вас всею душой. Всегда. И вы это помните, Зигфрид!
— Я готов быть вашим слугой всегда, — ответил Зигфрид. — Это для меня счастье. И мне кажется, ради этого я родился. Стоит сказать вам слово — и я отдам за вас жизнь! — Тут его голос неожиданно дрогнул, и он замолк.
«Неужели это были не простые слова?» — подумала Кримхильда. И точно так же подумал о ее словах Зигфрид.
К ним снова приблизился Гунтер.
— Все только и шепчут мне о том, как хорошо вы смотритесь рядом, — сказал он со смехом. — Взгляните, даже Гизельхер залюбовался на вас и забыл закрыть рот! Зигфрид, вы согласны охранять мою сестру и за пиршественным столом?
Еще бы Зигфрид не согласился!
Место его за столом было одно из самых почетных.
Король Гунтер умело рассадил и других гостей в соответствии с их знатностью и заслугами. А потом заиграли музыканты, и пир начался.
* * *
Пировали двенадцать дней. Двенадцать дней, сменяя друг друга, играли шпильманы-музыканты. Устав от застолья, гости переходили к забавам и состязаниям. Одни показывали, как владеют щитом, отражают удары; другие бросали дротики в пень; третьи устраивали шуточные бои. Даже те, кто едва оправился от ран, принимали в них участие. Хаген и Ортвин, на славу Бургундскому королевству, были повсюду первыми. Причем Хаген дружелюбно улыбался, в раж не входил и не зарубил ни одного гостя.
А Фолькер, отважный боец, знаменосец, порой, отойдя от стола, брал в руки скрипку и услаждал гостей такой волшебной музыкой, что гости смолкали надолго и, забыв разговоры и смех, сидели как завороженные.
Гости не раз повторяли в беседах между собой, что столь доброго пира, такого собрания богатырей, где все почитали друг друга, забыв о ссорах и распрях, такой заботы хозяев об удобстве гостей и щедрого угощения они еще не встречали.
