Увидев это, все заплакали в голос.
— Хаген здесь ни при чем! — произнес король. — Я же сказал: Зигфрида убили в лесу разбойники. Мы пытались поймать их, но они скрылись в чаще.
— Боюсь, что эти разбойники хорошо мне знакомы, и стоят они рядом, их и ловить не надо, — ответила Кримхильда. — Ты сам и твой Хаген — вот это что за разбойники!
— Смерть им! — выкрикнули нибелунги, стоявшие рядом с погибшим своим королем, и обнажили мечи.
— Не здесь! Умоляю, не в храме! — кричала Кримхильда, встав между ними и братом, до тех пор, пока, недовольно ворча, нибелунги не убрали мечи.
Проститься с Зигфридом подошли плачущие Гернот и Гизельхер.
— Сестра! Прости нас, сестра! — повторял Гизельхер. — Мы все повинны, что не уберегли его!
Три дня и три ночи гроб с телом стоял в храме. Три дня и три ночи не отходила от него вдова.
* * *
В день похорон долго, печально били колокола на соборе. Плакали горожане.
Они хоронили не вельможу, не короля — они хоронили любимого героя.
О нем пели песни. Всякий рожденный в те годы знал его имя и мог перечислить его подвиги — те, что он совершал, и те, что ему приписали. Многие уверяли: убить в открытом бою его невозможно. И они были правы.
Они любили его. Они им гордились. Каждый, кому он улыбнулся хоть раз, сказал доброе слово, помнил об этом всю жизнь.
А теперь они его хоронили.
— Завтра мы уезжаем, — сказал старый Зигмунд, войдя в покои Кримхильды. — Вы остаетесь нашей королевой, девочка. Я слишком стар, чтобы править. Люди Зигфрида любят вас и станут охотно служить вам.
— Я готова, мне здесь больше нечего делать.
* * *
— Возможно ли уезжать от родного дома, в чужую страну! — принялась отговаривать ее родня, едва узнав о решении.
— Здесь старая твоя мать, здесь мы с Гернотом, — убеждал Гизельхер. — Останься, сестра, в родном доме тебе будет легче, чем на чужой стороне.
— Одна мысль, что каждый день я буду встречать ненавистного Хагена, гонит меня отсюда!
— Сестра, да я не подпущу его к тебе! Ты будешь жить в моем доме, коли согласна. И потом, можно ли бросать могилу Зигфрида?
Кримхильда колебалась до следующего утра. Дамы приготовились к отъезду, но сама она не одевалась. Утром она решилась.
— Лошади навьючены, воины готовы к выходу, ждем вас. Не дай бог никому такого пира, — мрачно сказал усталый Зигмунд, зайдя за нею.
— Я решила остаться.
— Но там у вас сын! Или вы желаете вовсе его осиротить?
— Здесь же — могила мужа. Я не могу оставить ее.
Она вышла за дверь проститься с дружиной.
