Подозвав официанта, расплатиться за практически нетронутый ужин, закончить разговор коротким кивком, стараясь скрыть свою живейшую заинтересованность, уйти покуда не выдал себя.
И, только удалившись позволить себе вздохнуть глубоко, сбрасывая напряжение.
«Вы мягко стелете, Да-Деган!» А как мягко стелет Судьба! Словно кошка ластится к ногам. И что еще нужно от него ветреной капризной девчонке? Нет ответа. Да разве ответит Судьба? Разве кому когда отвечала?
Прислониться б сейчас лбом к прохладе стекла или выйти б на воздух. В тишину, утонувших в темноте, улочек. Пройти бы к взморью. Стоять у края почти отвесных скал, напиваясь простором и ветром, словно б полетом. Да разве ж испытать мгновения мятежного покоя? Куда идти…. А куда ни иди — от себя не сбежать.
Только и остается — по широким мраморным лестницам подняться наверх, в свои покои. Смотреть на затопленный тьмою город, по редким искрам огней угадывая что ж там таится — за черным зеркалом стекла.
Взять в руки фиал, наполнить вином, вертеть его в руках, любуясь алой влагой. Напиться бы! Да только так легко утопить в вине и остатки рассудка, последние капли разума. И так после визита ко двору Императора на душе словно кошки скребутся. Тоскливо. Тяжко. Мятежно! Ахнуть бы тонкостенный бокал о стену…. И бросил бы, в напряжении броска заодно с вином выплескивая с души тяжесть, да нельзя.
Беспокойно спит, раскинувшись на подушках дивана, мальчишка. И дыхание взволнованно, словно точит и его нечаянная печаль во сне, грызет голодной тварью душу.
Поставив фиал на столик, подойти, подвинув стул присесть рядом. Чуть, лишь слегка коснуться ладонью темных, жестких неровно остриженных волос. Изучать черты, диковатые и утонченные, угадывая гремучую смесь кровей Эрмэ и Рэны, текущих в жилах…. Эти скулы и разрез глаз — копия бабкиных, как и тонкий в основании, с едва заметной горбинкой, нос. А вот подбородок тяжелее, и губы очерчены более жестко.
И только поражаться на себя, на свою привязанность к отпрыску злейшего своего врага! Не забыть ненависти своей к ней, утопившей душу в огне! Не избавиться от пламенем жгущего желания мести. Попадись ему в руки Локита — убил бы без сожалений, скрутил бы голову, как курице! Но, глядя на юное лицо Иланта, заставить помнить себя об этом родстве не мог. И ненависть гасла, словно щедро политая водой. Лишь сожаления кружили осенними листьями, да щемящая жалость об ушедшем, прекрасном былом тревожила разум.
