— Жаль, что сегодня пасмурно, — сказал Сагаран. — Когда на крышу падают солнечные лучи, он весь светится, и волосы словно пламя. Сагган радуется солнцу, ведь он его сын.
Огненный бог был изваян из жёлтого хальциона, а волнистые пряди волос, обрамляющие его лицо, сверкали позолотой. Губы Саггана смеялись, а непроницаемо-чёрные глаза смотрели пристально и зловеще.
— А ты его не боишься? — спросила Гинта.
— Нет. Я с детства посвящён Саггану. Об этом говорит и моё имя[10]. Я скорее огненный тиумид, чем нумад. Говорят, я лучше всех в Улламарне владею стихией огня, а в остальном… Воды боюсь, как настоящий сагн. Ну, лечить умею… Диурин мне подчиняется, а вот перекачка нигмы у растений идёт плохо. Не очень-то они меня жалуют, дети земли. В последнее время у нас тут таких, как я, не любят. И вообще… Мне кажется, только он меня и любит.
Сагаран кивнул на статую бога и улыбнулся. Словно в ответ ему изваяние чуть засветилось. Волнистые волосы на мгновение вспыхнули золотым ореолом — это скользнул по крыше солнечный луч. И всего лишь на одно мгновение к алтарю протянулись две светлые полоски — от диуриновых окон.
— Я это святилище помню, как себя, — сказал Сагаран. — Мать меня часто сюда водила после смерти отца. Он погиб во врмя пожара. Мне тогда было два с половиной года. Мать всё плакала. Особенно, когда говорила о нём. Начнёт говорить — и заплачет. Я боялся, когда она начинала говорить. Я хотел, чтобы она молчала. Чтобы все молчали.
Сагаран наклонился, поднял подбежавшего в его ногам сагна и посадил себе на рукав. Зверёк тотчас стал светло-серым — под цвет одеяния нумада.
— Я любил с ними играть. Дети со мной не играли. Я же до пяти лет не разговаривал. С людьми не разговаривал. Только с ним. Он меня вылечил.
— Сагган?
— Да. Меня кому только ни показывали. И твоему деду. Он же лучший нумад-саммин на севере. Он посоветовал не мешать мне делать то, что мне хочется, и бывать там, где мне нравится. А мне больше всего нравилось здесь, в этом святилище. Тиумидом был Самур. Добрый старик… Всё мою мать успокаивал. Говорил: «Бог забрал твоего мужа, но он обязательно что-нибудь даст взамен». Помню, она сказала ему на это: «Боюсь, что он ничего мне не даст. Сначала забрал мужа, а теперь, похоже, и сына хочет забрать». Я так чётко запомнил эти слова. Меня многие дурачком считали, а я всё прекрасно понимал, просто не говорил. С ними. А богу слова не нужны, он и так тебя поймёт.
— И всё же ты заговорил…
