– Меня это не касается, господин.
– Должно касаться! Сейчас мир, сейчас никого не убивают!
Парень лишь покачал отрицательно головой и сказал, отмеривая слова медленно, как будто мысль рождалась в его устах, а не в мозгу:
– Убивать будут всегда, господин, вплоть до того момента, когда последний убийца покончит сам с собой.
– Это неправда, неправда!… Мои руки чисты, я был только исполнителем, ведь кто-то же должен был это делать… Был приказ, назначили меня, если бы не было меня, это сделал бы кто-то другой!
– Но это сделали вы. Я запомнил ваш запах, носил его в ноздрях, холил его и лелеял, чтобы не ошибиться.
Из уст мужчины раздался громкий стон, из груди потекла кровь, пятная сорочку и пиджак. Он лежал, бледный, всматриваясь в лицо парня, которое расплывалось у него перед глазами. Он уже был в склепе, куда спихнули его слова юноши и свои собственные, и ему хотелось жить, хотя он уже и не верил, что выживет. Мужчина с огромным усилием пошевелил головой и вновь поглядел в сторону дороги.
– Здесь редко кто проезжает, господин, – сказал мальчик.
– Так чего же ты ждешь, добей!…
– Гляжу, как вы умираете, господин.
– Я не хочу умирать!
– Мой отец тоже не хотел умирать и умирал долго. Задолго до выстрела и еще долго после него. Прежде чем выстрелить, вы еще читали приговор с листочка, а мой отец должен был стоять и ожидать своего конца… Он боялся. И я, собственно, хочу увидеть именно это, как вы боитесь, как дрожите и хотите жить. Он тоже дрожал и точно так же хотел жить, даже зная, что жить уже не будет. Потому-то я ударил вас легко и сбросил со скалы, чтобы вы только поломали кости и не могли двигаться. Я тоже не двинусь отсюда и буду ожидать вместе с вашим страхом, пока не насыщусь им.
В его голосе прозвучала странная нотка жестокой издевки и детской мягкости одновременно. Мужчина прошептал:
– Это был единственный человек, которого я убил в течение всей войны, а потом… потом я несколько недель болел, не мог прийти в себя… Да, я боюсь, хочу жить, у меня жена и сын… И я невиновен, имею право жить…
Парень помолчал немного, потом сказал:
– Я болею уже шесть лет, господин, и хочу вылечиться. Если не сделаю этого сейчас, то буду болеть вечно… Я тоже боюсь; все эти шесть лет мне казалось, что убивать будет легче. Только мне не легко, хотя вы для меня самый виноватый из всех людей. Возможно, вы были и правы, а мой отец нет, но это ваши дела. Я знаю лишь то, что отец, когда матери уже перестало хватать тряпок, чтобы перевязывать ему живот, поручил мне ждать вас и заплатить… На всем свете у меня были только они одни, а вы их отобрали!… Это хорошо, что у вас есть сын. Ваш сын будет охотиться на меня, это его право. Но ему придется поспешить, потому что я уже стар.
