Он брел после дурно проведенной ночи, сплошь из фальшивого смеха, фальшивой музыки и кислой, словно перегар, болтовни, когда около девяти часов утра вошел в кафе на авеню Ваграм, чтобы выпить двойной эспрессо с рогаликом и еще раз перебрать в уме все свои неудачи.
Утрата иллюзий и тоска обострили его чувства. Он сидел у стойки рядом с другим клиентом и нечаянно толкнул его, когда из подвала доставали бочонок пива. Извинился. Их взгляды встретились. И Дьедонне де Гозон поразился. В самом деле, незнакомец вдруг помрачнел, будто увидел помойку.
Это длилось долю секунды.
Дьедонне де Гозон снял обертку с сахара и бросил его в кофе, словно новоявленный Сократ таблетки с цикутой в стакан минералки. Сделался задумчив. Только что на него посмотрели взглядом из какого-то другого мира — свежего, как поля на заре. Воспоминания и мысли замелькали в его затуманенном, но настороженном мозгу. Он повернулся к незнакомцу и сказал ему вполголоса:
— Эмманюэль?
Тот вопросительно посмотрел в ответ.
— Эмманюэль? — повторил Дьедонне де Гозон, словно робкий ребенок.
— Что я могу сделать для вас, если не сказать то, что вы и сами уже знаете?
— Эмманюэль! — воскликнул Дьедонне де Гозон потрясенно.
Слезы навернулись ему на глаза.
— Неужели так трудно быть просто взрослым? — спросил Эмманюэль.
— Вы там не были… Какое детство… Как…
Он всхлипнул и положил руку на ладонь Эмманюэля — к удивлению бармена, наблюдавшего сцену.
— Эмманюэль, — повторил Дьедонне де Гозон, — это ведь у Матфея. Глава первая, стих двадцать третий. «И нарекут имя ему Еммануил».[31] Иосифом звали вашего отца. Я понял, что это вы.
Взгляд бармена стал назойливым.
Дьедонне де Гозон расплатился за кофе и сказал своему собеседнику:
— Пойдемте отсюда. Доверьтесь мне.
Эмманюэль понял с полуслова. Они вышли. Вскоре им навстречу попался полицейский фургон, несущийся на всех парах. Они заскочили в другое кафе.
— Значит, вы здесь, — начал Дьедонне де Гозон. — И вы собираетесь вечно скрываться?
— Нет, но я терпеть не могу судей, — ответил Эмманюэль Жозеф с горькой улыбкой.
— Вы вернулись ради меня одного?
— Ради вас тоже.
— Послушайте меня. Послушайте, умоляю. Телевидение. Они ничего не смогут с вами поделать, если вы выступите по телевидению. Позвольте мне все устроить.
Эмманюэль Жозеф слушал его, словно забавляясь.
— Вы сможете говорить! — воскликнул Дьедонне де Гозон. — Я хочу, чтобы вы говорили! Телевидение — это как кафедра в церкви. Для всех. Для всего мира. Умоляю. Таких, как я, тысячи. Только чтобы видеть вас… слышать…
