Ну, а там… В комендантах состоял тот самый офицер, что прежде работал в штабе Южного фронта и которого Горшков встретил у дома, где ночевал агент. Пощады от него быть не могло. Он и в самом деле, лишь глянув на Горшкова, одобрительно кивнул стражникам. После этого два часа пришлось ждать в коридоре. Было заметно: господа в штабе нервничают, покрикивают друг на друга.
Наконец Горшкова ввели в комнату, где за столом сидел худощавый офицер лет тридцати пяти.
— Как же вы все в своих приказах по уезду называли казаков генерала Мамонтова бандитами? — спросил он. — Разве это банда?
Горшков промолчал.
Офицер открыл конторскую книгу, не спрашивая ничего, записал: «Горшков, коммунист, заведующий отделом управления уездного исполкома».
Горшков работал помощником заведующего. Но какое это уже имело значение?
Еще часа через два его вместе с десятком других арестованных отвели в тюрьму.
Там во дворе опять обыскали, развели по камерам. Он попал в кирпичную коробку верхнего этажа, холодную, с выбитыми стеклами, без коек, стола, скамьи. Голые стены и пол.
К этой поре ноги совсем уже плохо держали Горшкова. Войдя, он сразу сел на пол, привалился к стене и только потом неторопливо оглядел тех, кому теперь составил компанию. Было тут еще четырнадцать человек, очень разных по возрасту, одежде. Двоих из них он сразу выделил: черноглазого парня, низкорослого, смуглого, лет двадцати, очень подвижного, и мужчину постарше, тоже невысокого, бородатого. В отличие от всех других арестованных, как и Горшков, бессильно лежавших на полу, оба они беспокойно расхаживали по камере, лишь изредка замирая, чтобы прислушаться к доносящимся из коридора и с улицы звукам.
Тот, что был постарше, первым и обратился к Горшкову:
— Днем — что! Посиди-ка тут ночью.
И разъяснил. Как стемнеет, по фамилиям вызывают из камер и в тюремном дворе расстреливают. Был ли суд? В чем вина? Тюремщиков ничто не интересует. Попал сюда — жди очереди.
— И жрать потому не дают, — заключил он. — Отвечают: «Только добро на вас переводить».
— Давно ты тут? — спросил Горшков.
— Утром вчера привели. Долго тут никто не живет, — помолчав, он добавил: — Обидно так пропадать. Меня друзья-приятели знаешь как зовут? «Революционер с тысяча девятьсот пятого года».
— Обидно. Ты прав, — согласился Горшков.
Было в этом человеке что-то чудаковатое. «Не революционер ты, видать, брат, а любитель ты пошуметь, — подумал Горшков. — Но и тебя сюда замели».
К телеге, в которой везли компаньонов, подскакало два десятка военных. Сплошь офицерство. Лошади — в мыле, мундиры и сапоги седы от пыли. Налицо все доказательства, что мчались во весь опор. Во главе кавалькады был Никифор Матвеевич Антаномов.
