Бедная наша мама, ни слова она не проронила, когда мы с Лидкой ругались. Всех нас она умнее. Она же знала, что получится из этого обмена, и не хотела с Лидой соединяться. И вот все вышло так, как и должно было. И что же теперь мне-то делать? Хозяйка выгоняет, значит, надо хватать свои вещи и, щадя мать, уезжать скорее и подальше. Но как я уеду раньше, чем они пропишутся? Что они еще, беспардонные эти люди, без меня могут тут натворить?
Мои слова, хоть я и не произнесла ни одного оскорбления, кроме не такого уж обидного — "рожа", достали грубиянку (научилась она, пожив с Юдиными, выражаться) и сбили с толку. Не зная, что ответить мне на угрозу сделать обратный обмен, она решила просто покинуть "поле боя". Бросившись к порогу, натянула на себя теплую кофту, переобулась. Выскочив на лестничную площадку и не закрыв за собой дверь, "на посошок" проорала на весь подъезд еще несколько бранных слов, не израсходованных пока, но бывших у нее в запасе.
— Сама такая! — крикнула я ей вдогонку, закрывая дверь.
Галина, как поджигателям и полагается, убедившись, что цель достигнута, тут же и удрала, проскользнув сначала в одну, затем в другую дверь.
Я за всю свою жизнь так и не научилась сквернословить, даже работая в школе — от других учителей, которые не стеснялись в выражениях, борясь за свое место под солнцем. Покричать — это я могу. Но оскорблять — это уже не мой профиль. Да и просто я убеждена: тот, кто, оскорбляя, старается унизить другого, унижает, прежде всего, самого себя. Лида не додумалась до этого, а потому изо всех сил старается поносить меня. И это при маме. Она, правда, находилась в другой комнате, в своей, но двери-то были же все открыты, и она все слышала. При маме, которая не оправилась еще после сердечного приступа, случившегося с нею накануне вечером. И так разошлась моя младшая сестренка, что не заметила, как проговорилась, выдала то, что от меня тщательно скрывали — Родион подыскивает новый вариант обмена.
После я узнала, что было дома, пока я спала, о чем беседовала Галина с Родионом, явившись спозаранку. Поблагодарив зятя, очень вежливо, за услугу, оказанную нашей маме этим летом в саду, напомнила, что та с ним полностью рассчиталась, и дала понять, что далее в помощи его мы, то есть мама и две ее старшие дочери, более не нуждаемся, следовательно, во владения наши ему уже не надо являться.
Формально Галина была, конечно, права, и она сумела это дело обстряпать так, что и Родиону внушила мысль, что она логично рассуждает. Не зная пока, что заявление свое "парламентерша" сделала, не получив на то ни маминого, ни моего согласия, помня о том, что перед ним деловая и состоятельная женщина (а богатых, завидуя им, привык Родька уважать), которая к тому же на 8 лет его старше, не посмел ей возразить. Но смириться с тем, что его выгоняют из сада, хозяйка которого — его теща и живет с ним под одной кровлей, он, разумеется, не мог. Как выйти из этого затруднительного положения, не имел понятия. Поэтому, лишь только, навесив ему лапшу на уши, чертовка отошла от него и занялась Лидой, Родион пулей вылетел из квартиры, прихватив на всякий случай сердечные капли, и помчался к своей матушке (которая, как уже упоминалось выше, была в курсе всех дел своих детей и внуков, учила их уму-разуму), чтобы попросить совета, как быть.
