— Папка! Остановись! Вспомни, зачем она приехала! Об экзаменах ей нужно думать, не о тряпках!
Но поздно, поздно сама Юлька спохватилась, заговорила о главном, никто ее уже не стал слушать…
Оставшись в квартире вдвоем со средней дочерью (когда младшая, Лидия, улизнула под шумок, собрав со стола абрикосовые косточки, никто не заметил), осознала Наталья свою оплошность, приуныла. Захотелось ей помириться с Юлькой, ни за что ни про что обиженной. Повинная речь для этой надобности была у матери давно припасена:
— Мол, Юленька. не гневайся, уж так выходит. На одного рассердишься — другой виноват. Не суди так строго отзывчивое сердце мамы. Всех родных ему жалко. Вот как пять пальцев на руке: режь любой — все больно".
Но теперь Юлька, в свою очередь, не пожелала выслушать отговорки матери. Заперлась в девичьей комнате, не отозвалась на стук в дверь.
Прошло две недели от получки отца до другой, и опять Галина потребовала жертвы от него. Дело было, как всегда, на кухне, служившей родителям еще и спальней. Сидели они рядышком на кровати. Мать свою шаль "ковыряла", отец "творил" себе поддевку под плащ на зиму — к изнанке бумажного свитера пришивал клочки от старого тулупа. И Юлька была тут же, как на посту, сестру подкарауливала. Известно было Юльке, чем занимается в эти дни Галина. Не учебники перелистывает в библиотеке, как утверждает. а месит грязь осеннюю на тротуарах, протаптывая тропки от одного промтоварного магазина к другому. Как нарочно, последняя экзаменационная сессия совпала по времени с ноябрьскими праздниками, и опять потребовалась обновка. Когда это модница ходила на вечеринки в том одеянии, которое на ней уже прежде видели?!
Родителям о своих догадках ничего Юлька не говорила. Знала: не поверят они ей. Поклеп, скажут, возводишь по злобе на нелюбимую сестру, напраслину. И будет эта ее новая размолвка с отцом и матерью лишь на пользу Галине. Ждала Юлия, когда обманщица разоблачит сама себя. И дождалась…
Вбегает вдруг Галина в кухню, подлетает к окошку:
— Обратите внимание, — говорит, — всюду флаги, транспаранты. Даже каменные дома к празднику наряжаются. А я не каменная, живая! Молодая и красивая!
Вскочила Юлька с места, будто выхватили табурет из-под нее, но промолчала. И мать не сразу откликнулась. Рот ее двумя глубокими скорбными морщинками был словно в скобки взят. Брови страдальчески вздернулись. Наконец она промолвила:
— Что ты, дочка, долги-то наши костюмные еще при нас. Глаза со стыду лопаются, как встренутся те люди добрые, кто выручил в тот раз отца.
