Как-то раз сказал он ей:
— Напиши о себе. Все, что с тобой было, изложи коротенько. Не спрашивая, зачем это ему нужно, она выполнила его просьбу. И вот из этого что вышло… Но прежде чем начать об этом рассказ, то есть следующую главу, к этой надо добавить еще несколько строк. И вот каких. Осмысливая всю силу своего влияния на Юлию, Воронов относился к ней не только как к человеку, но и как к собственному творению. Нашел подходящий материал и лепил из него то, что должно было, как ему казалось, получиться. И то, что получалось, лично ему так нравилось, что задумал он и другим показать наконец свое "произведение"…
***
Из дневника Юлии.
— Тебя вызывают в горком. Срочно, — деловито сообщила Капа, специально посланная ко мне домой. На лице ее я не заметила ни малейшего признака недовольства тем, что ее гоняют с поручениями к обыкновенным смертным, нечиновным людям. Но не было в ее глазах и простой, дружеской улыбки, которая говорила бы: "Приходится"… Серьезно, с достоинством держалась секретарь директора, будто исполняла насущные, необходимые миру обязанности.
— Пройди, Капа, предложила я, размышляя, зачем бы это вдруг я так срочно кому-то понадобилась.
— Нет, не могу. Я на работе.
— Да скажи хоть, зачем меня приглашают.
— Съездишь, узнаешь.
— В этом я не сомневаюсь…
Конечно, я чувствовала, что приехал корреспондент какой-нибудь газеты. Но это было так желательно, что боязно было в это поверить. А вдруг ошибешься? И все же это было именно так.
В кабинете секретаря горкома комсомола дожидался меня корреспондент. Но какой газеты? "Комсомольской правды"!
Вот это да! Думала ли я когда-либо, что буду иметь дело с самой Москвой! Нет. Я успела только поразиться, когда услышала предупреждение секретаря-машинистки, с откровенным уважением взглянувшей на меня, и вошла в кабинет секретаря.
И прежде чем успела я со своей моментальной фантазией нарисовать себе портрет корреспондента, как увидела его самого. И когда увидела, то разочаровалась, даже несколько оскорбилась за "Комсомолку". Таким он показался мне невзрачным, с какими-то неопределенными чертами лица, словно они были из студня.
Волосы редкие, жалко-рыжего цвета. Вдобавок ко всему рядом с ним у стола стояла клюшечка.
"Ой, ой, ой, — чуть не взмолилась я вслух, — но тут же одернула себя. — Давно ли внешность человека стала для тебя главным в его оценке?! Стыдись!
Меня встретили почтительно. Пожали руку. Агапов, высокий и прямой, весь отглаженный, черно-белый, вычищенный, пододвинул мне кресло и вышел, чтобы не мешать нашей беседе с корреспондентом.
