Как по четвергам, когда, кроме нее, никого из учителей в школе нет, сидит в каком-нибудь классе целый день без обеда, занимается дополнительно, хотя за эту работу ей вообще ни копейки не платят.
Как ходит по заводу, по цехам, ругается с начальниками, требуя, чтобы они создавали условия для тех рабочих, кто посещает школу. Как чуть ли не волоком тащит из дома в класс каждого, кто вздумает бросить учебу…
Картины, одна за другой, вскипают в сердце. И она не верит, не может поверить, что с трибуны говорят о ней. Но слышит свою фамилию и сердце разрывается от обиды. Чтобы не расплакаться, пишет какие-то буквы на белой корочке блокнота. Пытается прочитать написанное, но не может…
На трибуне секретарь райкома комсомола, о котором молодежь говорит, что с комсомольской работы он уйдет прямо на пенсию. Юлия знакома с ним лично. За несколько дней до конференции вызывал он ее к себе в кабинет, велел сочинить стихотворные поздравления лучшим комсомольцам района. Но она этих комсомольцев в глаза не видела. И вообще не получались у нее стихи по заказу…
И вот он стоит лицом к залу, худой, с помятым лицом, в костюме цвета ржавчины. Улыбается-то злорадно (в адрес какой-то подозрительной личности, Русановой), то подобострастно — в адрес сидящих в зале (они же должны будут сегодня вновь избрать его секретарем). Отвешивает, вытягивая в сторону шею, угодливо изгибаясь, поклоны президиуму.
— Товарищи! Теперь я кое-что понял. Русанова начинающий поэт. Я просил ее три дня тому назад набросать приветствие комсомольской конференции. Вам, товарищи. А она, представьте себе, отказалась. Сейчас только я понял, почему. Она, наверное, ждала, что я предложу ей гонорар. А я, глупый, не догадался.
Гул возмущения корыстолюбивой Русановой прокатился по залу. Точно дернулся состав с камнями. От этого толчка слетели с ресниц две слезинки, и Юлия смогла наконец разобрать написанное ею на корочке блокнота слово. Янтарь. Красивое, звучное слово.
"Янтарь, янтарь, янтарь!" — твердит она в уме, чтобы вытеснить из головы то, что говорят с трибуны.
"Янтарь, янтарь, янтарь!" — изо всех сил сжимает она веки, чтобы слезы не просачивались. Но они просачиваются, просачиваются, выдают ее слабость тем, кто причиняет ей боль…
Кто-то тронул ее за руку:
— Успокойтесь. Не надо. Хамы! Как они смеют так поносить человека, о котором ничего не знают?! Плюньте! (Через некоторое время Юлия узнала, что утешал ее случайно оказавшийся в зале рядом с нею знаменитый сталевар, Герой социалистического труда Захаров. Встал на ее сторону, успокаивал, но с трибуны сказать то, что шептал ей на ухо, не посмел).
